Альманах немецкой литературы. Выпуск 1 - [28]
Мама, кричим мы вслед родителям.
Да, говорит мама и останавливается.
Да ты не дрейфь, профессор, здесь же все свои, сказал один из них, говорит отец господину Лаубе, и они идут дальше.
Можно, мы камышей нарвем, спрашиваем мы маму.
Камышей, восклицает мама, в воскресных костюмах вы хотите лезть в пруд?
Да, говорим мы, хотя бы по одному камышику.
И еще, чего доброго, прямо у нас на глазах утонуть в этой ужасной тине, снова восклицает мама.
Что ты, успокаиваю я ее, мы-то не утонем.
Во всяком случае, говорит мама, вам хочется воткнуть себе в волосы эту зловонную гадость.
Да вовсе они и не воняют, кричим мы, они очень даже приятно пахнут.
Во всяком случае, они, говорит отец, который теперь тоже остановился…
Во всяком случае, об этом не может быть и речи, говорит мама, я вам не разрешаю лезть в этот пруд.
…спросили, может быть, его не устраивает, что у них сегодня хорошее настроение.
Но если нам нельзя нарвать камышей, нам тогда и гулять больше не нравится, кричим мы.
Тут уж я ничего не могу поделать, говорит мама.
Отпустите меня, пожалуйста, сказал господин Вейльхенфельд, ну что вам еще от меня нужно, говорит отец господину Лаубе, ведь я тоже человек.
Ладно, говорим мы маме, тогда мы и дальше не пойдем, а вот тут в траву сядем.
Нет, отвечает мама, ни в какую траву вы садиться не будете, а пойдете с нами.
Слышали, что вам мать сказала, говорит отец, вот так. Но то, что он назвал себя человеком, их еще больше подогрело, и они захотели выяснить, так ли это, может ли господин Вейльхенфельд действительно быть признан человеком.
Ну ладно, говорю я, хорошо, мы пойдем с вами.
Нет, ты представляешь себе, кричит фрау Лаубе.
В пруд, говорит мама, я вам в любом случае не разрешаю.
И тут они начали, говорит отец, как бы для того, чтобы выяснить, человек ли господин Вейльхенфельд или же нет, всячески обследовать его и выстукивать, и главным образом голову, потому что там скорее увидишь, человек он или нет. Взяли веревку, чтобы его череп…
Гретель, кричит мама, ведь я же запретила…
Маргарета, кричит отец и грозит ей пальцем.
Так ведь я совсем не лезу в пруд, говорит моя сестра.
…обмерить, говорит отец господину Лаубе и снова засовывает руку в карман. Но так как из-за его волос им не удавалось приложить веревку вплотную к черепу для такого обмера, они обрезали их большими ножницами для бумаги. Которые (волосы) под их руками встали дыбом и торчали во все стороны. Что у кого-то волосы встали дыбом, это слова, которые слышишь на каждом шагу, можешь прочесть где угодно, можешь себе представить, но тут они эту поговорку, так сказать, воочию увидели, говорит отец господину Лаубе. На голове у господина Вейльхенфельда в Немецком Бочонке, когда они до него дотрагивались. Вдруг эта поговорка о волосах предстала перед ними не в каком-то там фигуральном смысле, а реально, можно пощупать. Вот здорово, у него действительно волосы дыбом встали, смотрите, стали они кричать и позвали еще других посетителей, сидевших в других комнатах и которым это тоже могло быть интересно. И обрезали у господина Вейльхенфельда его стоящие дыбом волосы, пока он не стал совсем лысый. И в таком виде они его тогда, говорят, отпустили домой, таким его жена печника Питша на улице видела. Она сначала его вообще не узнала и даже говорить с ним не могла, до того испугалась, говорит мама, когда мы уже обогнули пруд и подходим к утятнику. Только потом, когда увидела, что господин Вейльхенфельд стоит на месте, прислонившись к стене дома, и проводит иногда рукой по своему голому черепу, и плачет, она спросила, что с ним. Может быть, он упал и поранился, спрашивает она его. Потому что она не хочет спрашивать о его волосах, чтоб его не позорить. Ей с трудом удается уговорить его успокоиться, потому что его всего трясет. Пусть он немножко придет в себя и просто постарается позабыть об этом неприятном происшествии, о котором фрау Питш ничего не знает и поэтому судить не будет, пусть он посмеется над тем, что с ним стряслось. А он все время как-то плечами дергает, фрау Питш никогда еще не видала такого, а когда хочет что-то сказать, слова у него выговариваются до того невнятно, что фрау Питш приходится его все время переспрашивать. Из того, что она поняла, она половину сразу забыла, а может быть, просто не захотела мне сказать, говорит мама, обращаясь к отцу и к супругам Лаубе. Все же она потом вспомнила, что он то и дело вскрикивал: Вот, они меня замарали, они меня опозорили! И показывал на свою сорочку и на брюки. Так ведь совсем ничего не заметно, сказала фрау Питш и хотела его отряхнуть, но тут господин Вейльхенфельд вдруг совсем оцепенел, как деревянный стал и закричал: Не прикасайтесь ко мне, только не прикасайтесь ко мне! А когда он домой пришел, до самого утра только тем и занимался, что жег в своей кухонной плите все, что было на нем в
