Alma Matrix, или Служение игумена Траяна - [22]

– В Угольных копях жили офицеры, там были пруды, детские площадки, оркестр играл. А теперь сам видишь как там: целые улицы пустых домов, порванная колючая проволока, покосившиеся пулеметные вышки.

Тимофей заглотил яйцо и продолжил.

– Гудым был закрытым городом. И въезд, и выезд только по разрешению КГБ. А теперь мы больше никому не нужны. Ну, я имею в виду Москву. А так канадцам, американцам, японцам – очень даже…

Парни двинулись дальше, спустя пару часов внизу обнаружился еще один поселок.

– А вот это широко известная в узких кругах заброшенная воинская часть, – сказал Тимофей. – Познакомимся?

Они побежали вниз, напрямик, не выбирая дороги. Склон был достаточно крутым, из-под ног постоянно выскальзывали камни, Тимофей два раза упал и немного прокатился на спине. Когда внизу они обернулись, чтобы посмотреть на проделанный путь, обоим стало не по себе.

– Я по этой стене обратно не полезу, – сказал Андрей. Снизу склон казался почти отвесным.

– Ага. Я бы тоже воздержался.

Они развернулись, впереди лежала воинская часть, дорогу преграждали ряды колючей проволоки.

– Пройти, конечно, можно, – сказал Андрей, – но меня терзают разные сомнения.

– Ну, я полагаю, когда военные уходили, они должны были все разминировать, – с некоторой неуверенностью отозвался Тимофей. – Я помню, как они уничтожали боеприпасы, когда часть закрывали. Эхо взрывов даже в Анадыре было слышно.

– Ну, не зря же мы спускались! – воскликнул Андрей. – Только иди, пожалуйста, по моим следам и на почтительном от меня расстоянии.

Через спутанную и царапающуюся проволоку они пролезли без происшествий. Но сама по себе часть разочаровала. Люков в подземные помещения они не нашли, все интересные двери были намертво заварены, оставалось только побродить по ангарам да пустым казарменным помещениям и двигаться дальше. Сопка заметно приблизилась и возвышалась над другими, сияя снежной вершиной. Две гряды сжимали воинскую часть, образуя по обе стороны узкие проходы. К одному из них вела дорога – это была дорога на Гудым.

– Обратно двинем по ней, – сказал Тимофей. Начинающий более реально оценивать свои силы Андрей возражать не стал.

Пройдя между почти смыкающимися сопками, друзья попали в большую долину и тут же поняли, где военные уничтожали свои боеприпасы. Местами стаявший снег обнажил многочисленные осколки от разорвавшихся снарядов. Тимофей с интересом стал поднимать и вертеть в руках остатки боевой мощи советской армии.

– Я полагаю, что нам не стоит тут копаться и лучше убраться отсюда побыстрее, – заметил Андрей. – Почти уверен, что десяток-другой неразорвавшихся штуковин еще ждут своего часа, и я очень не хотел бы быть причиной их пробуждения ото сна.

Идти было тяжело. Там, где еще лежал снег, они проваливались по щиколотку, а там, где снег сошел, спотыкались о кочки. Солнце давно уже миновало свою высшую точку и уверенно опускалось на запад. Над долиной парами летали журавли. Кроме них и журавлей никого больше не было.

– Чего у нас осталось из еды? – спросил Андрей.

– Не хочу тебя огорчать, но только пара глотков воды. Так что экономь. Бруснички поешь.

– Да уж ее поешь. Лезешь-лезешь, лезешь-лезешь. Умираешь от жажды. И вот брусничник! Падаешь на колени, а там вместо ягод только заячий помет.

Тимофей рассмеялся.

Они начали подъем.

***

Когда Андрей с разбитым носом и бровью, с взлохмаченной шевелюрой и в порванном подряснике вывалился из 117-ой комнаты Семинарского корпуса, он боялся, что за ним последует разъяренная толпа, упустившая свою жертву. Он поскользнулся, с трудом удержал равновесие, сделал несколько шагов в полусогнутом состоянии и выпрямился. Все тело ныло, свет коридора слепил глаза, Андрей пошатывался и ждал продолжения неформального общения с четвертым курсом. Но ничего не происходило, дверь в комнату закрылась пружиной и наступила тишина…

В туалете Андрей умылся холодной водой, руки плохо слушались, свое отражение в зеркале он не узнал. Нужно было обо всем доложить начальству. Андрей направился в Академию, решив перед визитом к отцу проректору по воспитательной работе забежать к себе в комнату и переодеться, поскольку подрясник превратился в лохмотья. Когда он вошел в комнату, которую они делили с Грабчаком на двоих в общежитии для академистов, тот готовился лечь спать.

В ответ на рассказ о потасовке, Грабчак сказал, что Андрей по большому счету сам во всем виноват. Не надо было провоцировать студентов. Не маленькие же они дети, в конце концов, чтобы над ними можно было издеваться, сколько влезет, не думая о последствиях. Отчисление их однокашника было последней каплей. Их можно понять.

Происшедшее потом Андрей всегда вспоминал со стыдом и расценивал как один из самых своих позорных поступков в жизни. Не остыв от драки, он отвесил Грабчаку такую оплеуху, что тот отлетел на метр, перевернул стол и грохнулся на пол.

Так в несколько секунд Андрей потерял своего лучшего друга.

Когда через час отец проректор, Андрей и четверо поднятых с постели дежурных помощников, включили свет и вошли в 117-ю комнату, там был почти полный порядок. Сломанный шкаф, части от стульев и тумбочек лежали аккуратной горкой, вещи были прибраны, через окна были видны фонари на улице, все студенты спали, или делали вид, что спали. Их было восемнадцать человек. У всех у них были разбиты лица.