Альма - [119]

Царивший при отступлении «страшный беспорядок» описывает и командир Волынского полка полковник Хрущёв, которому можно верить хотя бы потому, что его полк, прикрывая отступление русской армии, последним оставил Альминскую позицию. Таким же «беспорядочным» называет организацию отступления армии от Альмы и генерал А.Н. Куропаткин, в своем исследовании русско-японской войны проводивший параллели между событиями этих двух кампаний.^{841}

Капитан-лейтенант Д.В. Ильинский упоминает в своих записках о том хаосе, который царил при отходе с Альминской позиции.

«Трудно представить себе что-нибудь подобное нашему отступлению после проигранного нами незначительного авангардного дела при Альме. По мере отдаления от неприятеля и наступления сумерек уцелевшие в разброде остатки полков центра и правого фланга всё более и более смешивались и, не получая никаких приказаний, оставаясь в совершенном неведении, куда идти и что предпринять, образовывали кучки разнообразной формы мундиров и подходили к нам осведомиться, куда мы идем и в каком направлении находятся штабы таких-то и таких полков, чтобы возможно было присоединиться к ним. Мы отвечали, что получили приказание от главнокомандующего, перейдя речку Качу, ночевать на возвышенностях Качи, а о полках мы ничего не знаем. С наступлением темноты и продолжавшейся общей неизвестности распространилась по войскам паника: подходящие кучки солдат сообщали, что неприятель предупредил нас, сбросил десант и занял высоты гор по течению речки Качи, что мы отрезаны от Севастополя и завтра с рассветом придется штурмовать укрепленные позиции на Каче. Словом, если бы появился небольшой отряд неприятеля, вооруженный не ружьями, а просто палками, то погнал бы всех, как стадо баранов. У моста через р. Качу скученность всякого рода оружия, давка, поспешность и толкотня доходили до полного безобразия. При наступившей темноте слышались ругательства, а по временам и стоны теснимых раненых. Все покрывалось общим гулом погонщиков лошадей и стуком от лафетных колес.

Назначив на противоположном берегу речки место для общего сборного пункта, мы без всякого строя, поодиночке, кто как мог перешли мост, проверив свои ряды, двинулись на вершину ближайшей к дороге возвышенности, разложили костры и разложились на ночлег, а кругом, под наблюдением одного офицера, для безопасности поставили пикеты. С собой мы захватили достаточно хлеба для ужина; но бедные солдаты, не зная мест расположения их полков, оставались впроголодь; одним только легко раненым мы не отказывали в нашей помощи».^{842}

Не только Ильинского огорчил беспорядок при отступлении большей части тыловых подразделений русских войск. Это увидели солдаты проходивших мимо пехотных полков.

«…отступали в порядке до самой реки Качи. А над рекой татарская деревня, Эфенди-Кой прозывается; против нее мост через реку и мелкое место, брод. Подходим мы к деревне, а тут суматоха такая, что не приведи Бог; обоз всех полков столпился: фургоны, лазаретные фуры, офицерские подводы, несколько батарей артиллерии прочищают себе дорогу; и все стараются пробраться к мосту, а улочка к нему узкая. Крик, шум…».^{843}

Вскоре державшиеся до этого вместе остатки Владимирского пехотного полка рассыпались без всякого порядка по окрестностям и, проскочив Качу, смогли собраться лишь на следующий день только дойдя до Севастополя.

«Вечерело уже, а мы двигались все вперед и вперед, без дороги, не зная ни пути, ни цели нашего движения: шли на удачу по следам попадавшихся по дороге трупов, обломков оружия и амуниции и наутро достигли Севастополя. Ночью на пути мы набрели в темноте на кучу людей; заговорив с ними, мы узнали, что это были молодцы нашего же полка. Считая меня убитым, так верховая лошадь моя, как они видели, мчалась без седока, добрые солдатики очень мне обрадовались, увидев невредимым».^{844}

То, что добралось до Севастополя, было лишь жалким призраком, тенью пехотного полка еще недавно полного состава. Отдельные его подразделения несколько суток еще бродили по окрестностям, не зная куда идти и что делать. Поручик Винтер только на третий день прибыл с остатками своей роты в числе 15 человек.^{845}

Почти сутки на единственном броде через Качу не было порядка. Перемешавшиеся между собой обозы и подошедшая артиллерия практически перекрыли его. Можно лишь представить весь ужас этой картины, основываясь лишь на знании последствий, которые предстали перед глазами союзников, вышедших к Каче через несколько дней.

Суматоха (а точнее, паника) была такой, что их передовые части обнаружили большое количество брошенного на переправе провианта, амуниции и, что наиболее постыдно, боеприпасов.

Раненые солдаты в большинстве своем были оставлены на произвол судьбы, хотя три полка (Углицкий, Волынский и Тарутинский), почти не бывшие под огнем, могли взять на себя эту задачу. Но эту самую задачу им никто не ставил.

«За отступавшими тянулась вторая искалеченная армия — огромная толпа раненых. Положение их было в полном смысле безотрадное. Рассыпавшись на огромной площади между Симферополем, Бахчисараем и Севастополем и не зная, куда отступила армия, контуженые и раненые брели на удачу, не зная, где найдут приют и облегчение своим страданиям. Одни успели добраться до Симферополя, другие пришли в Бахчисарай, наконец, третьи, двигаясь по направлению к Севастополю, добрели до Качи и были встречены попечением уцелевших товарищей. Весь путь от реки Альмы вплоть до самой Качи был устелен ранеными. Санитарная часть находилась в самом плохом состоянии, запасов почти не было. В корпии и бинтах чувствовался значительный недостаток; небольшой их запас в лазаретных фурах расходовался на вес золота, и солдаты должны были для перевязки рвать собственные рубахи… Вплоть до 14 сентября вся дорога от Бельбека до северного укрепления Севастополя была усеяна ранеными».