Альма - [115]
Вскоре в небо взвился символ победы. На французских кораблях военные моряки, увидев трехцветный флаг над башней, поняли, что сражение завершено.>{811}
Поднявшийся к башне Сент-Арно выслушал доклад своего начальника штаба генерала Мартенпре: «… англичане, остановленные в своем движении грозной артиллерией, поражаемые убийственным огнем и угрожаемые огромными массами войск, испытывают серьезные затруднения при овладении назначенными им позициями».>{812}
Мартенпре, мягко говоря, преувеличивал, лаская слух своего начальника и явно желая сгладить конфуз Канробера, совершенно недавно просившего помощи у Раглана. К счастью для Канробера, его отношения с Боске оказались более теплыми, чем с английским главнокомандующим, и тот на время, сам страдая от нехватки артиллерии, отправил для усиления его пехоты батарею капитана Фьева, пока не подошла батарея Ла Бусиньера из 4-й дивизии (тот самый последний резерв французской артиллерии), застрявшая при переходе Альмы и долгое время не сумевшая выбраться из реки. Хотя к этому времени у британцев положение стабилизировалось и им удалось сломить сопротивление русских, Сент-Арно все же распорядился отправить союзникам эту конную батарею, которая по непонятным (или, наоборот, вполне понятным) причинам опоздала. Да помочь она сильно уже и не смогла бы. В батарее Фьева, метавшейся как пожарная команда, расход боеприпасов был огромным — 397 выстрелов.>{813}
Князь Меншиков, получивший к тому времени от своего адъютанта капитан-лейтенанта Стеценко и начальника штаба полковника Вунша информацию об оставлении своих позиций полками центра и правого фланга, передал приказ генералу Горчакову начать отход оставшимся в деле полкам 16-й дивизии (Владимирскому и Казанскому), а также Минскому, Московскому и Бородинскому. Хотя офицеры штаба главнокомандующего (Вунш, Стеценко, Панаев) в один голос утверждают, что действительно был дан единый сигнал армии к отступлению, с этим согласны далеко не все. И это неудивительно.
По мнению американских военных историков, русский главнокомандующий создал такую сложную систему управления боем, что стоило ее только немного нарушить, как она рухнула. Так, не получая никаких приказаний от вышестоящего командования, в том числе и от генерала Кирьякова, потеряв к тому времени локтевую связь с Московским полком, Приходкин несколько раз отправлял своего ординарца найти генерала. При явном неравенстве сил он продолжал удерживать позицию, надеясь по крайней мере дождаться посланного ординарца с конкретными приказаниями. До этого времени его «…стойкие солдаты продолжали удерживать свои позиции, несмотря на тяжелые потери».>{814}
Никаких распоряжений, по воспоминаниям генерала Вунша, командир 17-й дивизии, к тому времени уже не владевший стремительно изменяющейся обстановкой, дать не мог, как и не мог внятно доложить князю о ситуации с собственной дивизией и левым флангом.
В отсутствие приказов сверху раненый полковник Приходкин взял на себя принятие решения о выходе из боя, отдав приказ батальонам. Вместе с полком снялась с позиций и героическая русская артиллерия, отход которой теперь прикрывала пехота.
Московский полк, разбросанный побатальонно, находился под сильным огнем французской пехоты и не мог сдвинуться с места, вынужденный отбиваться от стрелков неприятеля, укрываясь за складками местности. Положение русских вновь ухудшилось. Тот же Павел Татарский вспоминал: «…антилерия их, выходит, стала действовать нам в тыл, так и сыпет, как горох мелкий: тут я и был ранен вместе с капитаном двумя картечами в руку, где и упал без всякого движения».>{815}
Вот в это самое время и случилась встреча Кирьякова и Меншикова, которая через некоторое время была обставлена такими душераздирающими подробностями с ружейными экзерцициями, что отступление некоторых полков русской пехоты начало напоминать отход Старой Гвардии Наполеона при Ватерлоо.
Обвиненный Меншиковым в том, что его дивизия бежит, генерал Кирьяков остановил отходивший последним 2-й батальон Московского пехотного полка подполковника графа Зео и подал несколько строевых команд, безукоризненно выполненных солдатами. Пораженные французы на время прекратили стрельбу.
Эта история, безусловно, подвержена военно-романтическому флеру, явно скопированному с периода наполеоновских войн, и, очевидно, не стоит воспринимать ее всерьез. Слишком много беспорядка творилось при отступлении. «…Наши отступают без распоряжения главнокомандующего; войска эти, бывшие только в сильной перестрелке, но нисколько не разбитые, отступают в беспорядке; для справедливости следует сказать — в полном беспорядке».>{816}
Таких историй было несколько. К примеру, в воспоминаниях князя Барятинского упоминается вопрос капитан-лейтенанта Ильинского, адресованный к созерцавшему отступление Владимирского полка Меншикову: «Прикажете идти в штыки?», проигнорированный князем.
