Альма - [111]

Но вот на их пути оказывается несколько батальонов Гвардейской дивизии. Они не намерены лязгать штыками о штыки, хотя физически подготовлены отлично. И потому они открывают ураганный огонь, которым сметают всё и всех, кто оказался перед фронтом. Да, в запале отдельные группы владимирцев прорываются до гвардейцев и даже пытаются вступить с ними в схватку. Да, британцы, окутанные после нескольких залпов клубами дыма, не замечают, что русские пехотинцы пользуются тем, что их не видно, и в секунды оказываются перед ними. Где-то захлопали револьверные выстрелы, где-то удалось отбить от строя нескольких человек. Несколько гвардейцев, захлебнувшись кровью, свалились с распоротыми животами.

Но строй это строй, и в противоборстве организация всегда превосходит энтузиазм и самоотверженность. Не могли русские командиры по ходу дела принимать решения, тем более, если оно не было высочайше утверждено. И потому расплатой за то, что воевать могли, но не умели, стали кучи трупов, усеявших крымскую землю.

«Пехота преимущественно упражнялась в маршировках в сомкнутых строях и была способна к маневрированию, но ее стесняли уставные боевые порядки, отступать от формы которых не разрешалось. Рассыпному строю опасались давать слишком большую самостоятельность и управляли им целой массой сигналов, которые легко могли быть известны и противнику. То ли дело колонна в атаке, да еще с музыкой, и стройно, и красиво, и весело. «Ура!» со знаменем вперед, четвертый, пятый взводы. Мы восстанем — враг падет, тем кончатся походы. «Ура!». «Ура!». «Ура!»…

…Только львиная храбрость давала иногда возможность одерживать победы и против несравненно лучше вооруженного противника, но каких тяжких потерь стоили эти победы, вырывая из строя лучших борцов раньше, чем они успеют добраться до штыкового боя».^{794}

ЧТО МОГУТ СДЕЛАТЬ ДВЕ ПУШКИ

Отступление русского правого фланга часто приписывают действию артиллерии. Когда Легкая дивизия перешла через Альму и приготовилась к атаке русских позиций, капитан Моррис снял орудия и увел их для пополнения зарядных ящиков, а затем по приказу Раглана последовал к Бурлюку. Со своих старых позиций батарея Е уже не могла вести огонь без риска накрыть свои же войска.

К этому времени штаб лорда Раглана по совершенно целому мосту переехал на южный берег Альмы. Это было весьма рискованным и даже безрассудным предприятием, учитывая, что неподалеку (немногим более чем в 500 метрах) еще кипел бой. Несомненно, французские стрелки были весьма удивлены, увидев яркое зрелище перемещения английского главнокомандующего со своим пестрым штабом вдоль линии перестрелки.

Не меньшее удивление вид пестрой кавалькады штабных офицеров во главе с главнокомандующим впереди линии пехоты вызвал и у солдат из бригады Адамса, застрявших перед горящим Бурлюком.

Когда Раглан спокойно проехал между 41-м и 49-м полками, один из штабных офицеров попросил у офицеров этих частей прикрытие для лорда и его сопровождающих. Обилие перьев на шляпах последних было прекрасным ориентиром для прилежных русских стрелков, и они уже заставили еще двоих из штабных офицеров продолжать путь пешком, поразив их лошадей.

Нужно сказать, что, спокойно перейдя Альму, закрепившись в нескольких сотнях метров от ее берега, эти два полка и обеспечили не только безопасность Раглану и его свите, но и возможность своим артиллеристам безнаказанно расстреливать во фланг Казанский и Владимирский полки. По крайней мере об этом говорит капитан Аллен из 41-го полка.^{795} И, пожалуй, он прав.

Оказавшись на южном берегу, Раглан стал свидетелем атаки Владимирского полка и почувствовал опасность, грозившую его войскам. Он тут же отправил нескольких адъютантов за артиллерией — и, к его удивлению, они совсем рядом обнаружили переехавшие по мосту орудия капитана Тернера (батарея G), стоявшие без дела.

По другой версии, подполковник Лайсонс говорит, что Тернер, действуя на свой страх и риск, попытался перевезти пушки через Альму западнее моста, прикрывшись дымом горящего Бурлюка.^{796}

В результате он застрял у противоположного берега и во время очередной попытки преодолеть препятствие там его застал отправленный Рагланом на поиск какой- нибудь батареи Лайсонс. С помощью нескольких солдат (говорят, что это даже были французы из 3-й дивизии) пушки вытащили.

По приказу главнокомандующего Тернер переместил два орудия на восточные скаты Телеграфной высоты и оттуда в 15.30 открыл ураганный огонь по правому флангу русских, окончательно сломив сопротивление Владимирского и Казанского полков и заставив оставить позиции несколько русских батарей центра.

Казалось, что могут сделать лишь два 9-фунтовых орудия? Однако сработавший на британцев фактор неожиданности самым негативным образом подействовал на уже находившиеся в состоянии психического надлома полки, и без того потерявшие массу людей. Эта батарея, вероятно, стала той самой «французской», о которой упоминает в своих воспоминаниях генерал Квицинский и которая «…тяжело поражала владимирские батальоны».

А ВСКОРЕ ПОЯВИЛАСЬ И БАТАРЕЯ МОРРИСА

Переправившись через Альму и став восточнее и южнее Бурлюка, Моррис открыл интенсивный огонь во фланг русским войскам, пытаясь заставить замолчать русскую батарею. Как раз в этот момент Владимирский пехотный полк опрокинул бригаду Кодрингтона, отбросив ее к Альме. Удачное расположение батареи Е оказалось весьма кстати. Снаряды нанесли потери русской пехоте. Ею было выпущено 285 зарядов — больше, чем любой другой (английской, русской или французской) артиллерийской батареей в этом сражении. Если в стрельбе ядрами и гранатами британские 9-фунтовые пушки оказались совершенно неэффективными, то обстрел атакующей русской пехоты шрапнельными выстрелами, принятыми на вооружение английской и французской артиллерией в 1852 г., оказался чрезвычайно удачен. Относительно малый калибр давал возможность достигать вполне удовлетворительных результатов при обстреле целей в диапазоне от 300 до более 1000 м. Имея скорость 470 футов в секунду и разрываясь примерно в 20-30 м над поверхностью земли, заряд укладывал картечными пулями круг радиусом до 40–50 м (все цифры в зависимости от высоты разрыва). Таким образом, англичане решили проблему малой дальности стрельбы Картечью, Возможно, шрапнель была не меньшим средством, позволившим одержать союзникам победу, чем нарезные ружья «Энфилд». Особенно удачно получилось, когда владимирцы оказались на открытом склоне. Здесь они стали едва ли не мишенью в полигонных условиях. Нельзя исключить, что и значительные потери они понесли все-таки в большей степени от Шрапнели. По крайней мере, то самое действие пуль, когда «укладывалось» сразу несколько солдат одного ряда, более свойственно действию разрыву шрапнельных снарядов. Для ружейных пуль такая сверхпробиваемость кажется в большей степени мифической.