Аллея всех храбрецов - [82]

– Это ведь просто…

Советы давал по любому поводу:

– Нельзя, например, уходить надолго в отпуск. Отвыкнут, и дело без вас пойдёт. Запросто можно отстать. Получается, что для дела вы не нужны, раз без вас сумели обойтись…

Он мог казаться странным и ненужным, слоняющимся по коридорам и рассуждающим, когда требовалось решать. Но Вася был необходим. Он был частичкой их сложившегося коллектива, о котором Мокашов теперь говорил: "наш коллектив… кого у нас только нет, но ни одной сволочи…" И Вася был его частичкой; может, отрицательной, но что-то скрепляющей и необходимой, как наряду с положительным ядром в атоме имеется отрицательный электрон.

А Славка смеялся над ним:

– Ты не создан для подчинения. Ты создан начальником. Но для начальника нужно многое. Нужно дело, своё и с большой буквы. Дела у нас, правда, не мелкие, хотя как посмотреть.

Не мог же он всем рассказывать, что уже выбрал и от него требуется следующий шаг. Он вспоминал всех, и это теперь было ему приятно, но он также понимал, что следующий шаг будет шагом в сторону, ото всех. Кому-то придётся заполнять пустоту. А Инга? Лучше не думать о ней. К чему напрасно мучить себя? Он пробовал вспомнить её лицо, но ничего не получилось. Оно возникало отдельными чертами, и улыбка выходила грустной улыбкой чеширского кота.

Дорога шла меж домов и деревьев. Там, где кончались дома, с шоссе сворачивала тропинка. Она петляла под мостами, вдоль бурной, пенящейся и шумящей реки. Затем сама взбегала на мост, карабкалась, поднималась, бежала до тех пор, пока не натыкалась на темное деревянное здание ресторана, на каменной террасе которого и днем и ночью горели цветные фонари. Тогда она двоилась, огибала здание, сливалась, миновав его, на узком, вытянутом над водопадом мосту, и только за ним, ширясь и одеваясь в асфальт, спешила к нарядным деревянным зданиям пансионата, выглядывающим из-под высоких черепичных крыш.

В холле одного из зданий, у столов администрации волновалась толпа. Шум, разноголосый гомон, упреки и шутки. И было непонятно, как две женщины – представители администрации остаются вежливыми и радушными в водовороте требований, упреков и просьб.

– И в третьем нет? – спрашивали их уверенным и строгим голосом. Видно кто-то из приехавших не поленился походить по корпусам.

– Нема, – отвечала администраторша обезоруживающе мягко. И нежелательное "нема" звучало, как… нет пока, но будет… позже… следует обождать.

– В третьем нет, – отвечала она. – В третьем забронировано.

– Забронировано кем?

– Ансамблем песни и пляски. Звонили из Киева.

– А бронь можете показать?

– Та ни, нет брони, просто звонили…

И снова начинался шум.

– Мне только спросить, – попросил Мокашов.

– Спросить? Становитесь в очередь. Всем спросить.

С Пальцевым они встретились, как ветераны в кинохронике. Обнялись, расцеловались и обоим стало смешно.

– Ты позже не мог? Небось, роман с проводницей склеил. Признавайся, старик.

Пальцев везде оставался Пальцевым. Говорил и улыбался и поглядывал по сторонам.

– Что? Не на поезде? На самолёте? Это совсем иное дело. Если я ошибся, извини. У меня с директором старые связи. Из Москвы звоню. Всё, говорит, будет чудесно, приезжайте. – Алло, – говорю, – а как у вас? Водопад работает? Он смеется: приезжайте поскорее, необычный наплыв народа. Приезжаю, так и есть. К нам философа подселили. В комнате один философ осел.

– Осёл?

– Нет, философ, хотя и осёл немножечко.

– Живой философ? Я считал, они, как динозавры, вымерли давно.

– Так оно и есть. Вымирающий тип: комплекс неполноценности и нелады с семьей.

Они шли среди клумб, всплывающих пряными островами по сторонам пути.

– Ты со стюардессами время проводишь, а тут такие девушки беспривязные, посмотри.

По дорожке, выводящей из-за здания, из-за каменной, неровной снизу стены, выходила девушка в черном: свитер чёрный и брюки чёрные и волосы абсолютно черны. Она шла медленно, едва перебирая ногами, покачиваясь, точно на ходулях. И от брюк ли, от бедер узких ноги её казались чрезвычайно длинными.

– Ноги длинные. Тебе не кажется?

– Ничего, но походка странная.

– Ничего странного. Просто бёдра вперед.

– Это сейчас ничего, а с возрастом кентавром будет ходить.

– И это – плохо, по-твоему?

Они шли и смеялись. И у самого здания наткнулись на директора. Директор был невысок, лыс, в костюме черном и галстуке, отчего у него получался франтовато-нелепый вид.

– Друг мой, – поблескивая глазами, говорил Пальцев. – Я вам о нём говорил.

Мокашов улыбался. Ему было весело. Да, и Пальцев смотрелся заново, забытым аттракционом.

– Здравствуйте, – улыбался директор, не прекращая кивать и указывать руками.

– Прошу меня извинить. Не могу вас принять, как следует. Автобус прибыл из Ворохты, следует людей разместить.

И, повинуясь его движениям, бегали по этажам крепконогие девчонки из местных, его подчиненные, младший технический персонал. Носили белье, одеяла и раскладушки.

Они прошли вестибюлем, затем поднялись по лестнице и по галерее здание обошли.

– Прекрасный мужик, – продолжал о директоре Пальцев, – отличнейший. Одно обстоятельство: пьет, как заблудившийся осёл.

В комнате Пальцев сразу полез под кровать. И когда он начал доставать и ставить на стол одинаковые бутылки, в комнате появился Сева.