Аллергия на «Магические Грибы» - [64]

— Это называется… — хотел было я произнести свою версию, но Олег перебил меня:

— С их стороны это такой вот сценарий: ты сидишь в баре, и очаровательная незнакомка соблазнительно смотрит на тебя, сочно облизывает свои губы, и снова смотрит на тебя, ты набираешься смелости, подходишь к ней, пытаешься познакомиться, а она тебя игнорирует, и её друзья смеются над тобой.

— То есть, ты хочешь сказать, что министерство справедливости смеётся над нами?

— Ты сам это сказал, Саня, оно дразнит нас, так как дразнят собаку — хорошо дразнить, когда она на цепи.

— Олег, ну а не получится у них вот так, как это бывает с женщиной. Она сначала дразнит, а потом жалеет, что не дала.

— Нет, Саша, министерство никогда не пожалеет, скорее пожалеем мы, потому что в этой Кама–Сутре, как ты не изворачивайся, министерство всегда сверху оказывается.

— Да… мне так кажется, что эмиграция вообще, это побег от несправедливой бедности к бедной несправедливости… и веришь ли, Олег, эта бедная несправедливость усугубляется отсутствием уважения к тебе. А хуже всего, что пока ты терпишь это унижение, ты теряешь самоуважение. Я перестал себя уважать, понимаешь? Я сам себя ощущаю яхтой, которая осталась без паруса, без вёсел, и что страшнее всего — без якоря. Меня несёт на скалы, и я чувствую, что вот–вот и разобьёт в щепки. Я решился. Я вернусь на родину точно! Скоро, надеюсь, приедет жена и детишки. Недельку поездим по Ирландии, наверняка тут есть что посмотреть, какие‑нибудь исторические памятники, культурные достопримечательности. Веришь ли, несколько лет живу здесь, а кроме травы ничего не видел, да и та всегда серого цвета, потому что по пути на работу — ещё ночь, возвращаюсь — уже ночь. Короче неделька, и домой! Домой навсегда!!!

50

Падди нанимал дешёвых работников, в надежде заработать больше и больше, тратить меньше и меньше. Чтобы платить меньше законного минимума, Падди подбирал ласковые слова, как жених ухаживает за невестой: «Какая ты, хорошая работница, Вильма! У тебя такие честные и добрые глаза, не то, что у этого Александра — злые и хитрые!»

Какой цинизм! Какая явная двуличность, выпирающая наружу как открытый перелом. Какая оборотистость и прижимистость!

Падди увеличивал количество грибов, нарушая технические возможности и все санитарные нормы: «Я же ничего не теряю, работникам расценки устанавливаю сам, и плачу за вес по минимуму! Мне платят по максимуму. Экономия 600%. Ну не умница ли я?!!»

Падди был горд за себя. Наверное, он считал себя хитрее других, но думал ли он о том, что судьба обманет его самого?

Падди умножал количество полок: «Чем больше полок — тем больше грибов, чего тут непонятного. Чёрт! Много непонятного!!! Почему так много больных грибов? Как остановить эту эпидемию? Учёные, караул!»

Новая волна грибов выросла очень необычной. Все грибы в тоннеле были покрыты ржавчиной. Паразитирующий грибок оранжевого цвета ровным слоем покрыл собственно грибы. Все грибы вместе с компостом пришлось выкинуть на помойку.

Следующая волна грибов выросла ещё более необычной. Уродливые, как дети рождённые после атомной бомбардировки Хиросимы, и вонючие как дохлая кошка, лежащая на обочине дороги, не оставляли никакого шанса на какой‑либо доход. Все грибы вместе с компостом пришлось выкинуть на помойку.

Очередная волна грибов наполнялась водой, подобно морской губке и оплакивала смерть предыдущих грибов. Все несколько тысяч плодовых тел, расправив свои могучие шляпки, умывались слезами: тяжёлые капли просачивались сквозь пластинки на нижней части шляпки и плакали, плакали, плакали. Зонтики наоборот. Все грибы вместе с компостом пришлось выкинуть на помойку.

Минус двадцать тысяч евро.

Минус сорок тысяч евро.

Минус шестьдесят тысяч евро.

«Я закрываю ферму. Она обречена. Я банкрот».

…И тогда воздаст каждому по делам его.

Дай, Бог всем фермерам, да по прибыльной ферме! Бог свидетель я не молился о закрытии фермы и разорении Падди. Я не хотел его побеждать, я всецело желал ему счастья. Я не хотел его побеждать, но он сам мне помог сделать это. Я получаю желанную, долгожданную, многострадальную свободу!

Ура!

Ура!

Ура!

Я люблю людей. У меня никогда не было врагов. Я хотел бы быть другом Падди, и он платил бы мне честно. Я хотел бы быть его другом, но это невозможно. Если учесть, сколько я должен был получать, и сколько он мне платил, то должен он мне много. Если он должен мне много, а отдавать не собирается, то это означает, что он никогда не пожелает стать моим другом.

Я нашел другую работу на следующий день после объявления о предстоящем закрытии фермы. Ещё бы, того, кто работал на грибной ферме, возьмут куда угодно. Это стойкие духом люди, приспосабливающиеся к любым условиям труда. Это работники, выдерживающие любой график, способные выдержать и жару и холод, способные смириться и с грязью и с вонью. Тот, кто работал на грибной ферме, сможет работать и с живыми змеями, и с дохлыми коровами, и с морально–неустойчивыми неврастениками, и с буйно–помешанными психопатами — всё ему нипочём!

— А тебя, Александр, я попрошу остаться! — С явной злостью в голосе, сказал мне Падди. — Ты идешь на стройку к восьми утра? Отлично. Значит, сначала каждое утро будешь приходить к четырём на ферму, у меня есть ещё для тебя фронт работ, а потом, заканчивая у меня, с восьми, будешь работать на стройке! Формально, ты пока ещё мой работник. Рабочее разрешение на твоё имя, пока ещё не аннулировано. Грибы кончились, но осталось много грязной работы, так что, перед тем, как идти на новую работу, ты будешь приходить ко мне, ты, пока ещё, мой!