Алита. Боевой ангел. Айрон Сити - [16]

* * *

Хьюго мчался, пока его и лимузин не разделяло по меньшей мере шесть кварталов. Для уверенности он спустился на улицы нижних уровней под заброшенным виадуком. Сюда практически невозможно было спуститься на лимузине. Потом он спрятался в тени ведущих обратно наверх каменных ступеней, чтобы перевести дух.

Он поступил ужасно, предав дока. Вектор придумает способ украсть чип и использовать его для своих целей. Для моторбола – однозначно, и еще черт знает для чего. А Идо останется не у дел. В конце концов, его бывшая жена работала с паладинами на трассе. Она наверняка сумеет разобраться с чипом, может быть, даже сделает другой, лучше этого. И тогда его получат только те, кто сможет заплатить обычную ставку Вектору, а значит, фабричным киборгам не видать его как Залема.

Но что бы ни случилось, док никогда не должен узнать, кто его предал. Через какое-то – очень и очень долгое – время, когда Вектор расщедрится настолько, что ему уже не будет дела до запоздавшей доставки, Хьюго может поговорить с ним об этом.

Ну разумеется. А после этого Вектор наверняка пригласит его в свой шикарный кабинет пропустить пару стаканчиков. Они побеседуют о делах, наслаждаясь видом из окна. Может быть, Вектор даже спросит, не присмотрел ли он каких-нибудь перспективных игроков для моторбола.

Вектору никогда даже не придет в голову сообщать Идо или кому-либо еще, откуда он получил информацию. Маленький секрет Хьюго будет глодать только его совесть. Никто никогда не узнает об этом. И о том, что склонность спасать собственную шкуру предательством была семейной чертой, которая распространялась не только на кровную родню.

Глава 4

Идо работал до изнеможения, потом вышел наружу и прошелся с фонариком по мусорной куче. Вернувшись домой со своей скромной добычей, он разделил ее на три категории: «пригодно», «возможно» и «маловероятно». Потом поделил третью категорию на «сомнительно» и «безнадежно». И вот сейчас, в какую-то невероятную рань, он сидел, вдыхая аромат ромашкового чая; его выпученные глаза походили на два сваренных вкрутую, а потом высушенных яйца.

Идо всегда спал мало. Поначалу это очень беспокоило Кирен. Ее охватывала тревога всякий раз, когда она просыпалась в одиночестве. И, отыскав его, она непременно сообщала об этом. Идо извинялся и шел обратно в постель. Иногда он оставался рядом и смотрел, как она спит, пока небо не начинало светлеть и он сам не засыпал.

Но порой он подымался, как только был уверен, что Кирен уснула. Он читал или работал над какой-нибудь новой модификацией. Прекрасные жители Залема обожали всякие модификации. Для каждой надо было получать разрешение Новы, и он далеко не всегда соглашался. Нова говорил, что обитатели летучего города должны обладать превосходными качествами сами по себе, чтобы заслужить дальнейшие модификации. Они должны быть лучше жалких наземных созданий даже без механических частей.

Он был главным во время войны. Все остальные города пали, но Залем по-прежнему висел в небесах. Уже поэтому казалось вполне разумным оставить его главным.

Триста лет спустя, плюс-минус пара десятилетий, он приказал Идо, Кирен и их неполноценной дочери, не вписывавшейся в его видение совершенного города, покинуть Залем и отправиться на землю со всеми ее уродствами, низкосортными товарами и сломанными машинами. Кирен надеялась убедить его передумать.

Вспоминая об этом теперь, Идо гадал, не надеялась ли она, что Нова сжалится над ней и предложит выбор: остаться одной на Залеме, или отправиться на землю с Идо и их дочерью. Идо знал, что Нова никогда бы этого не позволил. Но он знал, и что выбрала бы Кирен.

Он знал об этом и тогда, просто не хотел признать. Он говорил себе, что женщина, которая шла его искать, проснувшись среди ночи в одиночестве, ни за что не осталась бы одна на Залеме.

Нова сказал бы Кирен, что матери однозначно ущербного ребенка нет места среди жителей летучего города. Но Нова отказался ее принять.

Если бы не дочь, Кирен провела бы первый год на земле в состоянии кататонии. Но в ней оставалось достаточно материнских чувств, чтобы заботиться о ребенке, и достаточно сострадания, чтобы основать клинику вместе с Идо. Они нашли старое здание, на первом этаже которого когда-то был зубоврачебный кабинет. Старое здание давно пустовало. Но строение было крепким, и после небольшого косметического ремонта оно стало их домом с клиникой на первом этаже.

Идо и Кирен сделали для дочери новое кресло-коляску, и она радостно разъезжала в нем. Кирен обучала ее сама, но со временем девочка стала заговаривать о том, чтобы пойти в школу, как другие дети. Кирен заявила, что об этом не может быть и речи, потому что в здании школы нельзя было передвигаться на коляске. Идо не был уверен, что это правда, но если делать так, как хотела Кирен, у нее было меньше поводов страдать.

Их дочь, напротив, вовсе не страдала. Для нее изгнание было приключением. Ей нравилось помогать в клинике, общаться с пациентами – они говорили с ней куда дружелюбнее, чем жители Залема. Идо не стал объяснять, что местные жители не считали ее неполноценной.

Он думал, или, скорее, надеялся: со временем Кирен поймет, что девочке пойдет на пользу то, что окружающие считают ее нормальным человеком, или, по крайней мере, не уродом. Но Кирен приходила в ужас от того, как по-новому, открыто вела себя ее дочь, которой хотелось вращаться среди людей, не знавших в жизни ничего, кроме земли у них под ногами.