Алиса Длинные Ноги - [10]

Не испортите своё детство и юность, они - сахарная вата! - Улыбается мне, добрый, вот-вот растает шоколадкой на Солнце!

Но вдруг, черты снеговика изменились, проявилось в них чёрное непотребное, огонь полыхнул под раскаленной сковородой гигантской, а на сковороде в гудроне грешники корчатся, падают, испускают ветры - не мне, Институтке будущей, их осуждать за вопли и реки крови поджаренной.

Туча ушла с лица снеговика, привидения зимнего, вновь - доброта, и от доброты у меня на голове гнездо аиста возникло с птичками и золотыми яйцами гусыни. - Графиня Алисия, (призрак имя моё узнал, вытащил морозными щипцами из коры головного мозга, суфлёр ледяного театра), я - рыцарь Ланселот свежемороженый, к вашим волшебным услугам.

Не стыдитесь, вы не похищали промышленные товары из лабазов купцов, на щеках у вас девичий румянец горит пионерским костром: скоро потухнет, сменится благородной белизной бриллиантовой девичьей пыли; появится в грудях и в бедрах полнота чувств, губы затрепещут при виде ласточек, а от вашей моральной устойчивости горы вздрогнут, сбросят снежных людей в ад!

Я воевал с волшебником Дурдолио, по старинке размахивал мечом-кладенцом, полагал себя умнейшим и сильнейшим из рыцарей - победителем туч саранчи, не плевался через левое плечо, не хулил чёрта, за что и поплатился - бедный ярмарочный певец, а не рыцарь-рубака!

Волшебник Дурдолио победил меня в честной схватке, укорял, называл несовременным; рыцари давно перешли на путь лжи и хитрости, воюют словами через адвокатов, устраивают каверзы, подсылают наёмных юристов с губами-прищепками, а сами с балеринами отдыхают во время суда.

Волшебник Дурдолио присел мне на лицо, зажимал ягодицами шею, стучал по ушам ладонями - симфонический оркестр Миланской оперы не сравнится с восторгом от хлопков волшебника по ушам; от боли я себя почувствовал матерью-героиней.

"Рыцарь Ланселот по фамилии Парсифаль, - пошутил ли волшебник, или перепутал мою фамилию, грех на нём жареной картошкой ляжет, не отмоется Дурдолио, шепчет, а в глазах - огни костров свободных индейцев. - Я сижу на твоей тыквенной голове, Робин Гуд не прельстился бы тобой, перекрываю кислород в бронхи, а ты - корчишься, в ужасных мучениях представляешь себя дознавателем инквизитором - смешно, нелепо с высоты Космического полёта.

Инопланетяне из Центра Вселенной нас в самый мощный телескоп не заметят, а наши ухищрения, ужимки - лишь лукавому в радость, если лукавый не спит, не в чахотке адской.

Неужели, слышите меня, рыцарь, внимаете, не перебил ли я вам барабанные гусарские перепонки, не контузили в войну сорок первого года... неужели цель моей жизни, трудового подвига волшебника - сидеть на вашем лице, плотоядный ящер в теле рыцаря?

А ваша цель, ваши устремления - не прекрасные дамы с носовыми платками в рукавах, не пиры и застолья с призрачными вакханками, похожими на амфоры, а мечта ваша, цель - возлежать подо мной, задыхаться, видеть в последний момент своей жизни моё жизнеутверждающее лицо?

Ошиблись ли мы, или робко ступаем по ниточке над нудистским пляжем с балеринами Большого Театра СССР?" - волшебник Дурдолио превратил меня в призрака, поэтому бесплотного, немощного - уста грешные не разжимаю пальцами!

По ошибке меня сделал снеговиком, или замыслил посмертную шутку, изгалялся, оттачивал своё остроумие, кочегар с комплексом неполноценности безбородого - бороду у него гномы съели - мага?

Графиня Алисия, ручки ваши целую, проказливые, шаловливые, к арфам и пианинам приученные, - на незримые колени упал, ледяными пустыми губами - молоко на них обсохло, нежной матери укор - целует мои ладошки, и от поцелуев призрака пальцы мои прозрачными стали, в бокалы Гусь-Хрустального завода превратились. Я хохочу - потешно, когда сквозь пальцы зайцы видны, а призрак грохочет гигантскими сосульками голоса:

- Благочестие - фундамент нравственности каждой девицы, а фундамент рыцаря - кости и вера в любовь!

Набросайте снега на меня, призрачного, превратите ледышки и снежинки в мои мышцы и кости, а жидкий азот - кровью по трубкам капилляров я сам запущу, красную ленточку торжественно перережу зубами-бритвами.

Бросайте в меня снег, графиня, возрождайте, сотворите себе публичного друга и личного рыцаря - слоновая кость мне в назидание между ног!

Стану шире смотреть на волшебников, доблесть переродится в соблазны яростного опричника!"

Умоляет, а я - потому что добренькая - прозрачными пальчиками снег на призрак накладываю, с ужасом приговариваю, с могильным интересом, будто завод пускаю в эксплуатацию, наблюдаю, как снег превращается в белые мускулы дракона:

"Недозволенно, чтобы младая девица или любая девица с посторонними рыцарями вела непринужденную беседу, беседа с незнакомцем - грех, и за этот грех мне в аду лукавый воткнёт раскаленную кочергу в третий глаз.

Но вы не человек, вы даже не скот и не быдло рабоче-крестьянское, вы - ничто, пустота, нет вас, рыцарь, поэтому - с превеликим озорством, маленькая я, удачливая, балет не понимаю в тонкостях - произведу вас, пустота, в рыцаря, давно друга ищу, чтобы он за мной арфу таскал и белый рояль "Мессер-Шмитт".