Алиенист - [8]

— Теперь, — сказал Рузвельт, буквально выплюнув это слово изо рта, как только он умел это делать. — Вы сказали, что мальчика звали Джорджио Санторелли и он работал рядом с «Парез-Холлом» — насколько я помню, это заведение Вышибалы Эллисона на Купер-сквер, правильно?

— Это оно, комиссар.

— И где, по-вашему, может находиться сейчас мистер Эллисон?

— Сейчас? Должно быть, в «Холле», сэр.

— Ступайте туда. Скажите ему, что я хочу его видеть завтра утром на Малберри-стрит.

На какое то время Флинн будто задумался.

— Завтра?.. Прошу прощения, комиссар, но мистер Эллисон не из тех людей, которых можно вот так запросто попросить куда-либо заявиться.

— Так задержите его, — сказал Теодор и, демонстративно отвернувшись, стал изучать раскинувшийся перед ним Вильямсбург.

— Задержать? Чего там, комиссар, если уж мы собираемся арестовывать каждого владельца бара или другого какого беспокойного заведения с мальчиками-шлюхами из-за того, что одно… один из них получил по заслугам, да хотя бы и прибили его, то почему бы, сэр, нам уже тогда не…

— Может быть, вы потрудитесь сообщить мне действительную причину вашего упорства? — сказал Теодор, принявшись разминать за спиной кулаки. Он шагнул вперед, сверкая на Флинна стеклами пенсне. — Случайно мистер Эллисон не является основным источником вашего дохода?

Глаза Флинна на секунду распахнулись, но он совладал с собой и надменно, с видом человека, чьей репутации нанесено смертельное оскорбление, произнес:

— Мистер Рузвельт, я служу в полиции уже пятнадцать лет, сэр, и полагаю, что знаю, чем живет этот город. Вы не станете тревожить такого человека, как мистер Эллисон, просто потому, что какой-то кусок иммигрантского дерьма наконец получил то, что ему давно причиталось!

Это стало последней каплей — я знал, что это должно было стать последней каплей, — и, к счастью для Рузвельта, я успел подскочить к нему и схватить его за руки в тот момент, когда тот уже был готов превратить лицо Флинна в безликое кровавое месиво. Хотя мне стоило немалых усилий удержать его.

— Нет, Рузвельт, не стоит! — зашептал я ему в ухо. — Ему только этого и надо, все они хотят одного и того же! Нападите на человека в форме, и все — ваша голова, считайте, уже у них в кармане и даже мэр здесь ничего не сделает!

Рузвельт к тому времени тяжело дышал, Флинн снова ухмылялся, а детектив-сержант Коннор вместе с инспектором стояли поодаль, даже не делая попыток хоть как-то вмешаться в происходящее. Они прекрасно понимали, что сейчас в буквальном смысле находятся промеж двух огней: с одной стороны — мощная волна муниципальных реформ, накрывшая Нью-Йорк после того, как годом ранее комиссия Лексоу обнародовала свои сенсационные выводы касательно уровня полицейской коррупции, с другой — не менее, а возможно, и более могучая сила той самой коррупции, что существовала, пожалуй, все время, пока существовала полиция, и сейчас лишь пережидала время, пока народ не забудет про эти новомодные реформы и не примется снова нарушать закон.

— Выбор, в сущности, прост, Флинн. — Рузвельт наконец справился с приступом — причем с таким достоинством, которого трудно было ждать после недавней вспышки ярости. — Эллисон в моем кабинете или ваша бляха на моем столе. Завтра утром.

— Конечно, комиссар, — угрюмо сдался Флинн. Он развернулся кругом и направился вниз по лестнице, бормоча себе под нос что-то вроде: «Черт бы побрал хлыщей, играющих в полисменов». Но тут появился один из патрульных снизу и сообщил, что прибыл фургон коронера и тот уже готов увезти тело.

Рузвельт попросил их минуту подождать, после чего отпустил Коннора вместе с инспектором. Мы остались на площадке одни, если не считать отвратительных останков того, что некогда, возможно, было одним из многих бессчастных молодых людей, чьи жизни каждый сезон разлетались вдребезги на дне темного океана убогих лачуг, простиравшихся от нас и до западных границ города. Вынужденных цепляться за что лишь можно — и Джорджио Санторелли был типичным тому примером, — и все ради того, чтобы просто выжить. Дети, предоставленные сами себе. Человеку, не знакомому с трущобами Нью-Йорка образца 1896 года, наверное, никогда бы и в голову не пришло, что такое возможно.

— Крайцлер установил, что мальчик был убит сегодня ночью и не так давно, — сказал Теодор, мельком взглянув на листок, который держал в руке. — Что-то там было про температуру тела. В общем, убийца может все еще скрываться неподалеку — мои люди сейчас прочесывают район. Здесь еще несколько сугубо медицинских подробностей, плюс вот это вот послание.

Он протянул мне бумагу, на которой я разглядел характерные Крайцлеровы каракули, набросанные второпях и печатными буквами: «РУЗВЕЛЬТ, СОВЕРШЕНЫ УЖАСНЫЕ ОШИБКИ. Я БУДУ К УТРУ ИЛИ К ЛАНЧУ НАМ СЛЕДУЕТ ПРИСТУПАТЬ — ЕСТЬ ПЛАН». Какое-то время я пытался найти в этих строчках смысл.

— Очень мило с его стороны оставить нам еще одну загадку, — сделал я единственный возможный в такой ситуации вывод.

— Да, — усмехнулся Теодор. — Сперва я подумал то же самое. Но сейчас, мне кажется, я понимаю, что он имел в виду. Стало яснее после осмотра тела. Как по-вашему, Мур, сколько людей каждый год в Нью-Йорке находят убитыми?