Алиби на выбор. Сицилийский клан - [23]

Тимолеоне пригласил Элоизу разделить с ним принесенную ею еду. Они ели с аппетитом, переставая жевать только для того, чтобы отпить из стаканов, наполненных кьянти. Полузакрыв глаза и плутовски улыбаясь, Рицотто нежно говорил:

— Теперь я вспомнил, Элоиза…

— Что ты вспомнил?

— Как я тебя уводил за свинарник…

— Замолчи! Не стыдно тебе?

— Нисколько… Ты была такая миленькая тогда, и если бы я мог предвидеть, что со временем ты будешь так чудесно готовить, я бы ни за что не уступил тебя этому бездельнику Россатти.

— Берегись, Тимолеоне! Я любила моего Россатти!

— Хочешь заставить меня ревновать?

Они рассмеялись счастливым смехом, как люди, которые сами не верят тому, что говорят, но все же допускают для собственного удовольствия некоторую долю сомнения.

— Только подумать, что ты собиралась убить меня сегодня ночью!

— Я бы умерла с горя!

— Это меня не воскресило бы!

— Ты думаешь только о себе!

— В такие минуты, моя красавица, нет, знаешь ли, времени думать о других… Ты никогда не помышляла о том, чтобы снова выйти замуж, Элоиза?

— Случалось…

— А почему ты не сделала этого в конце концов?

— Потому что те, о ком я думала, не обращали на меня внимания или не были свободны…

Так как оба обладали превосходным пищеварением, то после еды погрузились в настоящую эйфорию. Тимолеоне расстегнул пояс и скорее вздохнул, чем вымолвил:

— Теперь мы оба свободны… а у тебя такие способности к поваренному искусству…

* * *

Кузнец Гамба и его сын Кристофоро, слывший в Фолиньяцаро силачом, проводили дона Адальберто до его дома.

— Если бы кто-нибудь другой, а не вы, падре, предложил нам что-нибудь подобное, мы бы набили ему морду, скажи, Кристофоро?

— Точно!

— Но, поскольку это вы, мы не сомневаемся, что вы это делаете с благой целью, хотя и не совсем понимаем, в чем дело, как ты считаешь, Кристофоро?

— Точно!

— Так вот, вы только объясните все Кристофоро, а уж он, в свою очередь, объяснит Аделине. Она очень прислушивается к словам брата…

* * *

Восьмидесятичетырехлетний дон Чезаре, мэр Фолиньяцаро, практически не выходил из дома. Для того чтобы он решился показаться на улице, погода должна была быть исключительно благоприятной, так как у него были слабые легкие, и врачи приговорили его к смерти еще в 1893 году, то есть семьдесят лет назад. Поэтому муниципальный совет обычно собирался у него дома. По правде сказать, интересы муниципалитета, как правило, представлял мэтр Агостини, его первый заместитель. Однако в особых случаях дон Чезаре, совершив полный и тщательный туалет (он полагал, что в любой момент может внезапно скончаться на улице), рисковал подвергнуть себя воздействию сильного ветра с ближайших горных вершин, который круглый год продувал Фолиньяцаро из конца в конец.

Элоиза и Тимолеоне так и замерли на своих стульях, узнав дона Чезаре в жестикулирующем сердитом человечке, неожиданно распахнувшем дверь, за которой они с одинаковым усердием предавались мирным радостям чревоугодия. Начальник карабинеров нашел, наконец, в себе силы встать:

— Дон Чезаре!..

Стоя неподвижно, мэр созерцал представившееся, ему зрелище своими маленькими проницательными глазками. Он усмехнулся:

— Ты никогда не изменишься, Тимолеоне… А кто это с тобой?

И он приблизился к импозантной синьоре Россатти.

— Как тебя зовут, малютка?

Уже давно никому не приходило в голову так называть донну Элоизу, и у доброй толстушки выступили слезы на глазах. Но раньше, чем она собралась ответить, дон Чезаре воскликнул:

— О, да я узнаю тебя! Ведь ты Элоиза… Элоиза Бергаши…

— Теперь уже нет, дон Чезаре… Я Элоиза Россатти.

— А, верно… Этот славный Россатти… не слишком умный правда, но в высшей степени порядочный человек… Как он поживает?

— Он умер, дон Чезаре.

— Правда? И давно?

— Уже лет пятнадцать…

— Странно, что я забыл об этом… Так теперь ты путаешься с этим толстяком?

— О! Дон Чезаре!

— Ну и что? Ты вдова и он вдовец. Это ваше право, не так ли? Полный чувства собственного достоинства, Тимолеоне счел необходимым внести ясность.

— Дон Чезаре, в знак нашей дружбы Элоиза захотела сделать мне подарок. Она приготовила для меня великолепное кушанье… и я решил, что должен из учтивости пригласить ее разделить со мной эту трапезу… Кроме того, Элоиза — мать моего капрала Амедео Россатти…

— Того самого, который убил клерка нотариуса?

Донна Элоиза, забыв о почтенном возрасте мэра, сразу бросилась в бой, чтобы защитить своего отпрыска. Дон Чезаре выслушал ее, не говоря ни слова, потом сказал:

— Ты на стороне своего сына, это хорошо, это нормально… А ты что об этом думаешь, Тимолеоне?

— Я не считаю его виновным… Таково мнение и дона Адальберто.

Старый господин засмеялся слегка астматическим смехом, напоминавшим стук орехов, высыпанных из мешка на стол.

— Этот чертов Адальберто… Мальчишка, у которого всегда были оригинальные идеи… Он еще себя покажет…

Тимолеоне и Элоиза, смущенные этим пророчеством по отношению к человеку, чье семидесятилетие было не за горами, не знали, как на него реагировать. Им было хорошо известно, что дон Чезаре, последний оставшийся в живых представитель многочисленной семьи, считал детьми всех, кто был моложе его в Фолиньяцаро.