Али Бабаев и сорок покойников - [46]

– Очень интересно, – сказал Бабаев. – А при чем тут гималайские пещеры и эти… как их… тланты с мумурами?

– При том, уважаемый, что пребывание в сих пещерах открывает третий глаз, позволяющий видеть ауру, читать мысли и прозревать грядущее, – проинформировал академик. И, выдержав паузу, многозначительно произнес: – Я тоже посетил эти места. И я могу…

– Что – могу?… – Гут с возмущенным видом подскочил на стуле. – Что – могу?… Можешь хотя бы сказать, куда закрутились мои мысли?

Шаман одарил его презрительным взглядом.

– Никуда, юноша, никуда. По причине полного их отсутствия.

– Вот как? – зловеще произнес Гутытку и поднялся, делая руками плавные жесты. – Говоришь, мыслей у меня нет? Так я сейчас…

– Угомонись, джадид, – велел Бабаев. – Гость не должен угрожать хозяину.

– Да что ему наши угрозы, Бабай? – Гутытку ткнул пальцем в один из дипломов. – Ты на это посмотри! Тут сказано, что он учился в Шаолине и имеет черный пояс! Захочет, вышибет нас в окно с переломанными костями!

– Тебя, дерзец, непременно вышибу, – подтвердил фулл-профессор. – Я с шефом твоим говорю, а ты, чурка, заткнись, не то увидишь свет в конце тоннеля. – Проговорив это, он с любезной улыбкой повернулся к Бабаеву. – Так на чем мы остановились?

Эта речь не слишком понравилась Али Саргоновичу, но, взяв себя в руки, он произнес:

– На том, ага, что вы посетили пещеру.

– Вот именно. И, обладая зрением третьего глаза, я могу предсказить, будут ли успешными ваша карьера и ваша судьба. Могу защитить от порчи, сглаза и других негативных влияний, восстановив целостность защитной ауры… она у вас, кстати, с изрядными прорехами. Могу открыть вам чакры, от сахасрары до муладхары и провести энергетический массаж. Все это очень полезно для политика – я бы даже сказал, необходимо.

Бабаев поднял взгляд к потолку, где висели китайские фонарики и колокольчики фэн-шуя, почесал в затылке и произнес:

– Может, не возиться с чакрами-макрами, а сразу третий глаз открыть? Но только чтобы без пещер. Я, понимаешь, занятой человек, некогда в Гималаи ездить.

Касаты-шаман откинулся в кресле, смежил веки и погрузился в глубокую задумчивость. Что до Бабаева, тот разглядывал президентского советника, стараясь выяснить, где у него третий глаз. За галстуком? В штанах? Или в районе темечка?… Еще Али Саргонович косился на Гутытку, который вел себя странно – шевелил руками, будто поглаживая что-то невидимое, и временами делал академику «козу».

Наконец труженик астрала промолвил:

– Попробуем без пещер, ибо даны мне нужная власть и сила. Глазки его раскрылись и впились в Бабаева как два буравчика. – Но это очень дорогая операция! И я не могу гарантировать успех без предварительной подготовки.

– Деньги как-нибудь наскребем, – успокоил шамана Бабаев. – А что за подготовка?

– Очищение организма. Прежде всего, правильный акт дефекации, по способу индийской медицины.

– Де… фе… чего? – ошеломленно переспросил Али Саргонович.

– Это когда на горшок ходишь, – буркнул Гутытку, продолжая свои пассы.

– Именно, – откликнулся гранд-доктор. – Акт дефекации следует совершать после глубокого вдоха, при этом диафрагма опускается и органы брюшной полости, надавливая на прямую кишку, способствуют ее опорожнению. Это одномоментный акт, но если… [45]

Вдруг глаза академика закатились, он судорожно вздохнул и обмяк в кресле.

– Вот так, – сказал Гутытку, довольно потирая руки. – Коль объявил себя шаманом, рискуешь встретить другого колдуна и нарваться на неприятности. Как известно, actions speak louder then words… Что означает: дела громче слов.

На лице президентского советника застыло выражение ужаса. Казалось, он спускается сейчас по семи кругам дантова ада, на самое дно преисподней, где поджидают корыстолюбцев и мошенников котлы с кипящей смолой, раскаленные сковородки и дьяволы с острыми вилами. Его челюсть отвисла, щеки побледнели, и на подбородок скатилась струйка слюны.

Встревоженный Бабаев поднялся.

– Что ты с ним сделал, джадид?

– Отправил в гималайские пещеры, к лемурам и атлантам. Они ему сейчас третий глаз открывают, – ухмыльнулся Гутытку. – Да ты не тревожься, Бабай, он оклемается! Мало-мало подремлет, потолкует с лемурами… ну, может еще кишечник опорожнит со страха… Только и всего!

– Уже, – сказал Али Саргонович, втянув носом воздух. – Оставим этого хакзада, Гут.

С каменными лицами они прошли мимо молитвенного колеса, мимо статуэток Будд и жутких демонов и мимо дамы с сотней косичек. Бабаев вежливо с ней распрощался и, очутившись на улице, бросил взгляд на окна собственного офиса. Там было уже темно. Достав мобильник, он вызвал дежурного «стрелка», убедился, что тот сидит в кордегардии, и полез в машину. Гутытку занял место водителя. Некоторое время они в молчании петляли по московским улицам, потом джадид завел любимую: «На оленях мы помчимся… ай, помчимся утром ранним!» – но взглянул на Али Саргоновича и осекся.

Бабаев же раздумывал о Гуте и о том, что сказали ему в Талды-Кейнарске. Еда готовить, за дом следить, ружье чистить, – говорил Гыргольтагин, а Тутун Лазаревич добавлял: – Машина водить, а если полезет в юрта злодей, дать по башке топориком… Еще, как обещал Каквыргин, может потрудиться переводчиком и комплимент сказать английской королеве… Все это Гут знал и умел, но получалось, что и другое ему ведомо, некое тайное искусство, непонятное Бабаеву. Непростым человеком был Гутытку Лившиц! Ох, непростым!