Алхимия и Нотр-Дам де Пари - [184]

— Феб! Ко мне, мой Феб! — крикнула она.

Но Феба уже не было Он мчался галопом и свернул на улицу Ножовщиков. Зато Тристан был еще здесь.

Затворница с диким рычаньем бросилась на дочь Она оттащила ее назад, вонзив ей в шею ногти, — матери-тигрицы не отличаются особой осторожностью Но было уже поздно. Тристан ее увидел.

— Эге! — воскликнул он со смехом, обнажившим до корней его зубы, что придало его лицу сходство с волчьей мордой — В мышеловке-то оказались две мыши!

— Я так и думал, — сказал стрелок.

Тристан потрепал его по плечу и сказал.

— У тебя нюх, как у кошки. А ну, где тут Анриэ Кузен?

Человек с гладкими волосами, не похожий ни по виду, ни по одежде на стрелка, выступил из рядов Платье на нем было наполовину коричневое, наполовину серое, с кожаными рукавами, в сильной руке он держал связку веревок Этот человек всегда сопровождал Тристана, как Тристан — Людовика XI.

— Послушай, дружище, — обратился к нему Тристан-Отшельник, — я полагаю, что это та самая колдунья, которую мы ищем. Вздерни-ка ее! Лестница при тебе?

— Лестница там, под навесом Дома с колоннами, — ответил человек. — Ее как, на этой вот перекладине вздернуть, что ли? — спросил он, указывая на каменную виселицу.

— На этой?

— Хо-хо! — еще более грубым и злобным хохотом, чем его начальник, захохотал палач — Ходить далеко не придется!

— Ну, поживей! Потом нахохочешься! — крикнул Тристан.

Затворница с той самой минуты, как Тристан заметил ее дочь и всякая надежда на спасенье была утрачена, не произнесла больше ни слова Она бросила бедную полумертвую цыганку в угол склепа и снова встала перед оконцем, вцепившись обеими руками, словно когтями, в угол подоконника Она бесстрашно ожидала стрелков. Ее глаза приняли прежнее дикое и безумное выражение. Когда Анриэ Кузен подошел к келье, лицо Гудулы стало таким свирепым, что он попятился.

— Господин! — спросил он, подойдя к Тристану — Которую же из них взять?

— Молодую.

— Тем лучше! Со старухой трудненько было бы справиться.

— Бедная маленькая плясунья с козочкой! — заметил старый сержант ночного дозора.

Анриэ Кузен опять подошел к оконцу. Взгляд несчастной матери заставил его отвести глаза. С некоторой робостью он проговорил:

— Сударыня…

Она прервала его еле слышным яростным шепотом.

— Кого тебе нужно?

— Не вас, — ответил он, — ту, другую.

— Какую другую?

— Ту, что помоложе.

Она принялась трясти головой.

— Здесь нет никого! Никого! Никого! — кричала она.

— Есть! — возразил палач. — Вы сами прекрасно знаете. Позвольте мне взять молодую А вам я никакого зла не причиню.

Она возразила со странной усмешкой.

— Вот как! Мне ты не хочешь причинить зла!

— Отдайте мне только ту, другую, сударыня Так приказывает господин начальник.

Она повторила, глядя на него безумными глазами.

— Здесь никого нет.

— А я вам повторяю, что есть! — крикнул палач — Мы все видели, что вас было двое.

— Погляди сам! — сказала затворница. — Сунь голову в окошко!

Палач взглянул на ее ногти и не решился.

— Поторапливайся! — крикнул Тристан. Выстроив отряд полукругом перед Крысиной норой, он подъехал к виселице.

Анриэ Кузен в сильнейшем замешательстве еще раз подошел к начальнику. Он положил веревки на землю и, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, стал мять в руках шапку.

— Как же туда войти, господин? — спросил он.

— Через дверь.

— Двери нет.

— Через окно.

— Слишком узкое.

— Так расширь его! — злобно крикнул Тристан. — Разве нет у тебя кирки?

Мать, по-прежнему настороженная, наблюдала за ними из глубины своей норы. Она уже больше ни на что не надеялась, она не знала, что делать, она только не хотела, чтобы у нее отняли дочь.

Анриэ Кузен пошел за инструментами, которые лежали в ящике под навесом Дома с колоннами. Заодно он вытащил оттуда и лестницу-стремянку, которую тут же приставил к виселице. Пять-шесть человек из отряда вооружились кирками и ломами. Тристан направился вместе с ними к оконцу.

— Старуха! — строго сказал ей начальник. — Отдай нам девчонку добром.

Она взглянула на него, словно не понимая, чего он от нее хочет.

— Черт возьми! — продолжал Тристан. — Почему ты не хочешь, чтобы мы повесили эту колдунью, как то угодно королю?

Несчастная разразилась диким хохотом.

— Почему не хочу? Она моя дочь!

Выражение, с которым она произнесла эти слова, заставило вздрогнуть даже самого Анриэ Кузена.

— Мне очень жаль, — ответил Тристан, — но такова воля короля.

А затворница, еще громче захохотав жутким хохотом, крикнула:

— Что мне за дело до твоего короля творят тебе, что это моя дочь!

— Пробивайте стену! — приказал Тристан.

Чтобы расширить отверстие, достаточно было вынуть под оконцем один ряд каменной кладки. Когда мать услышала удары кирок и ломов, пробивавших ее крепость, она испустила ужасающий вопль и стала с невероятной быстротой кружить по келье, — эту повадку дикого зверя приобрела она, сидя в своей клетке. Она молчала, но глаза ее горели. У стрелков захолонуло сердце.

Внезапно она схватила свой камень и, захохотав, с размаху швырнула его в стрелков. Камень, брошенный неловко, ибо руки ее дрожали, упал к ногам коня Тристана, никого не задев. Затворница заскрежетала зубами.

Хотя солнце еще не совсем взошло, но было уже светло, и чудесный розоватый отблеск лег на старые полуразрушенные трубы Дома с колоннами. Это был тот час, когда обитатели чердаков, просыпающиеся раньше всех, весело отворяют свои оконца, выходящие на крышу. Поселяне и торговцы фруктами, верхом на осликах, потянулись на рынки через Гревскую площадь. Задерживаясь на мгновение возле отряда стрелков, собравшихся вокруг Крысиной норы, они с удивлением смотрели на них, а затем продолжали свой путь.