Алхимия единорога - [12]

Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ которых таков. Поэтому я был назван Гермесом Трижды Величайшим, так как я обладаю познанием трех частей вселенной и философии. Полно то, что я сказал о работе произведения солнца».

Я успел бегло перелистать книгу Фламеля и вычитал из нее всего несколько фраз:

«Только когда человек сделается властелином над собственными чувствами и не даст себя победить, только когда выучится он у самой жизни и поправит себя, когда будет он падать и ходить неверными путями, когда вырастет в человеке твердое убеждение, что он — больше чем плоть, что все блага этого мира суть лишь иллюзия, время которой — единый миг, материя преходящая и тленная. И когда мы всё это постигнем, только тогда и будет обретен истинный смысл существования и мы соприкоснемся с тем, чем являемся на самом деле».

— Вот это человек! — восхитился я так громко, что обе женщины замолчали.

Виолета ответила:

— Ты сам это сказал, Рамон. Николас Фламель — великий человек.

— Ты имела в виду, был великим человеком?

— Конечно, конечно. Именно это я имела в виду, но, поскольку я постоянно о нем думаю, я всегда ощущаю его присутствие… через его книги.

Слова Виолеты звучали загадочно. Но я доверял этой женщине, источавшей любовь и духовность. С того дня Виолета превратилась для меня в самое необыкновенное существо, какое я когда-либо знавал.

— Давайте ужинать! А потом вернемся к разговору о Фламеле. Ты увидишь, у него всегда найдется, чем тебя удивить.

Я машинально принял приглашение, заблудившись среди странных желаний и чувств.

* * *

Я шагал по берегу моря. Песок был землисто-темным, почти черным, попадались и камни разных цветов: белые, серые, коричневые, черные. Я внимательно рассматривал их — искал философский камень. Потом дорогу мне преградил скалистый отрог, по нему я добрался до соленой морской воды. Вдали уже слышались голоса первых утренних курортников, явившихся с зонтиками и складными шезлонгами, чтобы занять места и встретиться с солнцем. Эти люди отвлекали меня от поисков.

Мне вспомнился другой пляж — Яблочный пляж в Синтре. Там впадающая в море речушка несет в своих неглубоких водах яблоки из фруктовых садов, что растут по ее берегам. Яблоки всегда сочные и свежие, но рыбаки не берут их, считая проклятыми. Зато немецкие и французские туристы до них падки, поскольку, согласно легенде, каждый съеденный плод продлевает жизнь на год. Некоторые поедают их целыми дюжинами. Это действительно замечательное зрелище: сотни яблок, запрудившие устье, уходящие в Атлантический океан, похожие на стаи морских ласточек в небе. Чайки клюют мокрые яблоки, быть может, в надежде тоже продлить свои короткие жизни.

Среди туристов я вижу Леонор, бывшую жену моего португальского друга Луиша Филипе. Она подпала под власть яблочных чар и выбирает самые большие и красные плоды.

Пляж пропитан запахом яблочного пирога, и я не понимаю почему. Леонор однажды сказала мне, что этот запах идет из печки.

— Какой печки?

— Печки гномов в лесу Синтры, они и в самом деле готовят яблочный пирог.

Вот какие мысли роились у меня в голове, пока я шлепал ладонью по океанской воде, колыхавшейся в моей памяти.

Чего я добиваюсь? Прожить тысячу лет? Или просто не хочу быть таким, как все, а потому ищу чуда?

Картинка с пляжем много раз возвращалась ко мне как наяву, так и во сне.

Да, сидя на тех скалах, глядя на горизонт под темно-серым небом, затянутым тучами и пропитанным сыростью дождя, я заговорил с Ним. Уже много лет я не обращался к Богу моих отцов, а теперь сказал:

— Я хочу быть не таким, как все, хочу оставаться неповторимым, хочу что-то сделать для всех и для себя самого. Я не собираюсь идти по жизни на цыпочках, мне нужна полнота ощущений. И главное, я хочу знать: что там, за дверью, которая все скрывает и все таит? Я хочу оказаться по ту сторону реальности, гулять там, где играют единороги, бегать там, где нет ни смерти, ни болезней, ни страданий.

И тогда меня захлестнула тишина, смешанная с неумолчным плеском волн, и я окончательно потерялся в своих мыслях.

Так и не получив ответа на свои слова, я решил, что я — простак, невежда, не заслуживающий того, чтобы познать подлинное величие Мироздания.

III

— Рамон, проснись, мы здесь!

Я сразу пришел в себя.

— Ты сегодня не выспался?

— Я уснул? Вы уловили смысл моего рассказа?

— Не думаю. Какого рассказа? Ты просто ушел в свои мысли.

Виолета и Джейн смотрели на меня как на лунатика, как на безумца.

— Ладно, Рамон, теперь давай ужинать, а после поговорим о серьезных вещах, — решила Виолета.

Но мне было не до риторических игр, я чувствовал: стоит еще поднажать, и что-то произойдет. Однако как раз этого делать не следовало, поскольку «что-то» превратилось в бомбу, а камикадзе был я.

— Нет. Джейн, Виолета, я пустился в свое путешествие, что-то разыскивая, от чего-то убегая. Вначале мне показалось, что меня одолевает приступ ностальгии (меня никак не отпускала одна давняя история), потом — что я снова влюбился в любовь. Я мечтал, бежал, искал, и вот в моих сновидениях возникла женщина… Я все еще не знаю, кто она. Мне показалось, что с помощью любви смогу найти смысл существования, но отыскал лишь далекий огонек, который и привел меня сюда. А теперь я смотрю и вижу, что огонек этот еще больше от меня отдалился. Туннель сделался длиннее, вот почему я все еще не вышел к свету. И вдруг я понял: знакомство с тобой, Виолета, и с тобой, Джейн, было вовсе не случайным. Это часть череды совпадений, исполненных глубочайшего смысла. Я добрался до вас, и на то была своя причина. Вы что-то от меня скрываете, но меня это не беспокоит, ведь я знаю: мало-помалу все прояснится, туман рассеется и позволит разглядеть самые потаенные полянки в лесу или самый далекий горизонт с самыми малыми суденышками. Я хочу только убедить вас — хотя вы и так это понимаете, — что пришел сюда не за богатствами. Весь мой путь к вам, к вашему теплу, к вашим знаниям — начало пути к некоей тайне. Я родился в теле, которое не слишком мне нравится, чтобы обрести свою судьбу, чтобы отыскать свою подлинную сущность, свою силу и свою слабость.