Алексей Степанович Хомяков - [50]

Второй принципиальный вопрос: есть ли славянофильство – национальное сознание или народническое сознание, положена ли в основу славянофильского учения идея нации или идея народа? Народ – понятие многосложное и неясное, особенно у нас в России. Слово народ можно употреблять в смысле, тождественном со словом нация. Русский народ и есть русская нация. Но народ означает также часть нации; слово народ употребляется также в смысле социальном, как простонародье, крестьяне, рабочие, демократические слои общества. Русское народничество всегда употребляло слово народ в смысле простонародья, крестьянства, социально угнетённых классов общества. В этом смысле народ есть социальное образование. Нация же есть реальность порядка мистического. К нации неприменимы никакие социально-классовые категории. Русский народ как нация, как цельный организм есть реальность умопостигаемая, сверхэмпирическая, мистическая. Ясно, что загадка России и судьба её в мире может зависеть только от народа как нации, как мистического организма, а не от народа как социальной группы, как крестьянства или другого демократического слоя общества. Русский мессианизм есть сознание национальное, а не народническое. Народ как нация утверждается лишь религиозно. Народ как социальная группа, как простонародье утверждается и позитивистически. Перед русским сознанием стоит загадка мирового призвания русского народа, этой таинственной реальности, а не русского крестьянства или русского рабочего класса. И если для постижения духа русского народа особенное значение имеет простой народ, мужики, то совсем не по социально-классовым причинам, а потому, что простой народ до сих пор наиболее хранит духовный облик России и веру её вместе с величайшими русскими гениями и святыми. В лагере нашей атеистической и материалистической интеллигенции идея народа как нации, как живого организма, разложилась, распылилась, разбилась на социальные классы и группы. Для этого сознания Россия с её загадкой перестала существовать, существуют лишь крестьяне или рабочие, лишь социальные группы. Национальное сознание было утеряно.

Как же учил Хомяков о народе и нации в своем славянофильском учении? Славянофильство Хомякова было, конечно, прежде всего утверждением национального сознания, утверждением русского народа как живого организма, как реальности, возвышающейся над социальными классами, как цельной нации. В этом великая заслуга славянофилов. Но в славянофильстве были и элементы народнические в собственном смысле слова, было поклонение простонародью, утверждение русского народа как мужиков по преимуществу. У Хомякова мы находим народничество на религиозной почве, как у Герцена народничество на почве позитивизма. У Хомякова национальное сознание перемешано с сознанием народническим. В неустанном уподоблении простонародью, крестьянству, в подражании ему видит он задачу образованного русского общества. Отсюда потребность носить народную одежду, сливаться с народом в быте, в обрядах и обычаях. Но народничество Хомякова имеет совсем иной источник, чем народничество Герцена и последующих народников. Хомяков был потому народником, что в народе, в крестьянстве наиболее сохранилась христианская вера и национально-русский уклад жизни. Русское дворянство и культурное, образованное наше общество изменило духу России, утеряло веру и стало жить не по-русски, а по-европейски, жить в национальном смысле безлично, бесстильно, денационализировалось. Славянофилы идеализировали простонародье и поклонялись ему не в силу его социальных свойств, а в силу свойств национальных и религиозных. Хомякова пленяла не социальная демократия, экономическая и политическая, а демократия национальная и религиозная. Он чувствовал свою кровную связь с народом, с крестьянством, связь национальную и религиозную, а не экономическую и политическую. Добрый русский барин-помещик не мог социально слиться с крестьянством, он мог слиться лишь в вере и в национальном складе. Хомяков любил простой народ как родной, близкий себе, и то было более здоровое отношение, чем у последующих народников, создавших из народа идола, внутренне им чуждого. Хомяков не был кающимся дворянином, в нём не было этого надрыва. Он понимал, что соединиться с народом нельзя на почве социального ему поклонения и экономических его интересов, а лишь на почве единства веры и единства национального, принадлежности к единой матери – России. В этом здоровое зерно славянофильства. Но в учении Хомякова понятия нации и народа недостаточно критически разграничены, и потому к национальному и мессианскому сознанию примешано сознание народническое и идеализация крестьянства. Если освободить славянофильское учение Хомякова от элементов народничества и от якобы научно-исторического обоснования национального развития, то получится учение о нации как организме мистическом. Понятие нации не может быть определено ни чрез момент социальный, ни чрез момент государственный, ни чрез момент расовый. Нация – рационально неопределима. В этом идея нации имеет аналогию с идеей Церкви.

На протяжении восьми томов своих сочинений пытался Хомяков нарисовать образ русского народа, очертить своеобразный его характер, ни на кого не похожий. В стихах и в прозе, в своем богословии и в своей публицистике, в своей философии и в своей истории воспевал он родной народ свой. Он жил и писал под несказанным обаянием России, русского народа, русской истории. Хомяков – прежде всего русский до мозга костей, русский в своих достоинствах и своих недостатках, он русский стихийно и русский сознательно. Жить полно и нравственно значило для него жить русской жизнью, жить вместе с Россией и русским народом. Иная жизнь казалась ему отвлечённой, бесплотной, почти небытием. Лучше других славянофилов сознавал он грехи русской истории и недочеты русского характера; у него была острая самокритика, была склонность к национальному покаянию. Хомяков никогда не поклонялся факту, эмпирике, он всегда звал ввысь. Но он верил в великую правду умопостигаемого характера русского народа, любил идеальный образ своего народа. И эти чувства Хомякова останутся священными навеки. Можно ясно видеть грехи русского крестьянства, его тьму, разнузданность, дикость. И всё же идеальный образ русского странника из народа навеки останется характерным для идеальной сущности нашего народа; подобно тому как для идеальной сущности русской церкви навеки останется характерным идеальный образ русского старца, возвышающийся над грехами русской иерархии. Всем существом своим Хомяков не только познавал, но и переживал духовную целостность русского народа как первооснову его своеобразного характера. Чувствовал он своеобразное смирение русского народа, неведомое народам европейским. И верил Хомяков беззаветно, что только такой народ призван осуществить христианскую общественность, явить миру общество православное, общественную правду во Христе. Этого не совершила и не могла совершить по своему характеру православная Византия. Народ русский, принявший в себя правду Христову, хочет, чтобы Русь была святой Русью, а не могучей империей. Народ русский жаждет святящейся земли, земли святых и освящаемых, а не земли властвующих и сильных. У Хомякова, как и у других славянофилов, можно уже найти зачатки религиозной идеи новой, Святой Земли, хотя идеи недостаточно ещё раскрытой, недостаточно ещё осознанной, как Град Грядущий Христов. Русь называет Хомяков святой не потому, что она свята, а потому, что она живет идеалом святости, потому, что русский идеал есть идеал святого прежде всего.