Алексей Писемский. Его жизнь и литературная деятельность - [34]

“– Неужели же во всем последнем движении вы не признаете никакого смысла? – спросил Бакланов.

Веригин усмехнулся.

– Никакого!.. Одно только обезьянство, игра в обедню, как дети вон играют.

– Хороша игра в обедню, за которую в крепость попадают, – сказал Бакланов.

– Очень жаль этих господ в их положении, – возразил Веригин, – тем более что, говоря откровенно, они – плоть от плоти нашей, кость от костей наших. То, что мы делали крадучись, чему потихоньку симпатизировали, они возвели в принцип, в систему; это наши собственные семена, только что распустившиеся в букет.

– Если под движением разуметь, – начал Юрасов, – собственно революционное движение, так оно, конечно, бессмыслица, но движение – в смысле реформ!..

Веригин придал какое-то странное выражение своему лицу”.

Сообразно тому, что все движение кажется Писемскому не чем иным, как распустившимися семенами прежних мерзостей (по пословице яблоко от яблони падает недалеко), он всю соль своей сатиры основал на том, что представителями движения в своем романе сделал тех самых личностей, которые в столь мрачном виде рисуются у него в первых трех частях романа, изображающих дореформенную жизнь. Читая роман, можно подумать, что все движение только в том и заключалось, что Баклановы, Софи Леневы, Басардины, Галкины и пр., и пр. внезапно сорвались с цепи и сделались ярыми радикалами, оставаясь всё теми же негодяями и уродами, какими были и прежде, и ничего сколько-нибудь светлого, отрадного и обновляющего движение не принесло, ни одной личности не выдвинуло сколько-нибудь почтенной и достойной уважения.

Понятно после этого, что роман Писемского был встречен общим негодованием почти всей прессы. На Писемского восстали не одни критики прогрессивных органов в лице М.А. Антоновича в “Современнике” и Зайцева в “Русском слове”, но и умеренные, полуконсервативные “Отечественные записки” не могли не увидеть во “Взбаламученном море” нелепого пасквиля на молодое поколение. Одним словом, Писемский вооружил против себя людей самых противоположных взглядов и никому не угодил. Но всего более покоробило в романе Писемского всех благомыслящих людей то обстоятельство, что писатель, способный создавать такие чисто гоголевские типы, как Иона-циник, унизился до грубого шаржа, выставив ряд безобразных карикатур, в которых под прозрачными псевдонимами легко было узнать общеизвестных личностей, парадировавших [7] в то время на арене общественной жизни. В одном этом обнаруживался уже упадок таланта.

ГЛАВА VI

Последний, московский, период жизни Писемского. – Его материальное положение. – Произведения этого периода. – Упадок таланта и популярности. – Болезни. – Юбилей – двадцатипятилетие литературной деятельности Писемского. – Участие в празднествах по случаю открытия памятника Пушкину. – Смерть. – Мнение П.В. Анненкова о Писемском как человеке и писателе

С переездом Писемского в 1863 году в Москву начинается новый и последний период его жизни. Первоначально Писемский пристроился к “Русскому вестнику”, приняв руководство беллетристическим отделом журнала. В 1866 же году он поступил по протекции министра внутренних дел П.А. Валуева в советники губернского правления. Вообще в материальном отношении в этот период жизни Писемский был так обеспечен, как никогда прежде, и достиг, по-видимому, того, чего добивался всю жизнь. Литературный труд его теперь оплачивался очень дорого, по 250 рублей за лист, вследствие чего за свои романы он получал довольно крупные куши, тысяч в двенадцать, в десять. За комедию “Финансовый гений” “Газета Гатцука” заплатила ему тысячу рублей. При таких условиях, будучи природным скопидомом, Писемский настолько со временем округлил свое состояние, что смог оставить редакторские обязанности в “Русском вестнике”, а в 1873 году и службу. В конце шестидесятых годов в Москве, в Борисоглебском переулке на Поварской, Писемский купил небольшой клочок земли, под собственным наблюдением обстроил его чистыми наемными помещениями и, замечательно использовав пространство своих владений, построил для себя на дворе особый флигель с садиком, отделав его для спокойной трудовой жизни очень тщательно.

Казалось, ничто не препятствовало Писемскому спокойно, мирно и счастливо доживать в своей семье последние годы своего существования. Тем не менее, этот последний период был самым мрачным во всей его жизни, и под личиной внешнего благосостояния таилось много горя и душевных страданий.

Начать с того, что в литературной деятельности Писемского после “Взбаламученного моря” и “Лгунов” (напечатанных в “Отечественных записках” в 1864 году), последовал резкий перелом, и, достигнув в вышеозначенных произведениях предельного развития своего творчества, Писемский с поразительной быстротой покатился вниз. По крайней мере все последующие произведения, появившиеся позже 1864 года, целою пропастью отделяются от предыдущих; в них и следа нет прежнего Писемского, и все они обнаруживают такой значительный упадок таланта, подобного которому вы не найдете в русской литературе.

Таковы были, во-первых, напечатанные во “Всемирном труде” М.А. Хана в 1867 и 1868 годах три трагедии Писемского: “Самоуправцы”, “Бывые соколы” и “Поручик Гладков”. В 1869 году в “Заре” печатался роман “Люди сороковых годов”, известный нам по тем автобиографическим материалам, которые мы из него извлекли. В 1871 году в “Беседе” появился роман “В водовороте”.