Алексей Николаевич Крылов - [44]

«Новиков приехал в Барроу, куда его вызвал Костенко, — вспоминала М.Л. Новикова, жена писателя, жившая, как известно, до замужества в Англии. — Последний, талантливый кораблестроитель, был послан русским правительством (читай: председателем Морского технического комитета. — В. Л.) на кораблестроительный завод Виккерса на постройку крейсера «Рюрик»… Впоследствии Костенко и Новиков создали на «Рюрике» революционную организацию во главе с судовым комитетом».

Это было уже тогда, когда первые русские линейные корабли «Петропавловск», «Полтава», «Севастополь», «Гангут» приготовлялись к ходовым испытаниям, а рапорту об отчислении от должности генерал-майора Крылова был дан официальный ход по его настойчивому ходатайству.

В принципе великое дело было совершено, чашу терпения, все более и более наполнявшуюся мелкими придирками, переносить стало ни к чему — председательское кресло само по себе не было предметом внимания Крылова. И может быть, во имя русского флота стоило бы некоторое время посидеть в этом кресле, но придирки становились все оскорбительнее. В апреле 1910 года на имя Крылова от министра поступило указание рассмотреть 200 вырезок на морскую тематику из 50 провинциальных газет. Среди этой кипы опусов безграмотная статейка бывшего полицейского Португалова, перепутавшего градусы с процентами, была не самой смехотворной.

О немедленном ответе на мелочные служебные придирки сообщил сам Крылов: «На следующий день я пришел к Григоровичу, возвратил всю кипу вырезок и сказал:

— Ваше превосходительство, передайте морскому министру: если он считает, что в число обязанностей председателя Морского технического комитета входит обязанность копаться в мусоре, то пусть нанимает себе на эту должность мусорщика…»

Глава восьмая

В конце октября 1908 года Крылов представил морскому министру доклад о передаче заказа на линейные корабли Балтийскому заводу. В ответ на представление министра 17 ноября 1908 года последовало «Высочайшее повеление приступить к постройке кораблей».

Казалось бы, теперь ничто не могло помешать практическому осуществлению большой судостроительной программы России. Но не просто так родилась у русского народа пословица: «Не знает царь, что делает псарь».

Насторожилась Европа, и прежде всего, конечно, Германия, Англия, Франция: ситуация почти двухстолетней давности, по твердому их убеждению, не должна была повториться.

Тогда, двести лет назад, посол Франции Кампредон не без внутреннего трепета доносил своему королю о том, что все, и он, посол, в том числе, проворонили рождение могучего русского флота.

Посол описывал в запоздалом донесении, как он и его европейские коллеги внезапно были приглашены императором Петром Первым в Кронштадт.

Изумленным взорам посланников, их свитам, именитым гостям, оказавшимся в ту пору в Петербурге, царскому двору в полном составе предстало фантастическое зрелище. Не два-три корабля, не отряд их, не эскадра даже — целый флот в сто боевых вымпелов развернулся в строгом порядке на Главном Кронштадтском рейде. Одна тысяча офицеров и двадцать восемь тысяч отборных матросов безукоризненно владели сказочно возникшим флотом.

Как и полагалось, гости и послы вели светские разговоры, но глаза их были прикованы к тому, что было призвано поразить их воображение. Оно было поражено, и никакие дипломатические ухищрения не помогли послам скрыть как удивление, так и немалое беспокойство. А что будет, если увиденная армада развернется не только в парадном ордере и не перед Кронштадтом?.. А что будет самому послу за то, что он вовремя не донес о готовящемся Петром Первым «сюрпризе»?

А он, царь Петр, нервно подергивая кончиками усов, с непокрытой головой, радостно возбужденный, в распахнутом камзоле, подставляя открытую грудь ласковому августовскому ветру Балтики, звал господ послов и именитых гостей на очередную забаву — открытие петергофских фонтанов.

Каждый из продемонстрированных кораблей выслал для переброски приглашенных из Кронштадта в Петергоф украшенные пакетботы с удалыми гребцами и дядьками-шкиперами. Построением этой флотилии, прокладкой для нее недлинного пути по Финскому заливу к Морскому каналу, стрелой прорезавшему и разделившему надвое Нижний парк, занимался сам Петр. А он знал, что творил: праздничные суденышки прошли между двух шпалер специально перестроившегося для этого флота. Салюты с бортов фрегатов, корветов, бригов, клиперов чередовались с троекратными раскатами русского «ура!». Орудийные залпы и восемьдесят тысяч матросских глоток, сдобренных предобеденными чарками огненной горилки, окончательно оглушили иностранных послов.

Царь-штурман первым ввел свой бот в канал, достиг чаши у подножия Большого дворца, легко и ловко вскочил на берег и превратился в радушного хозяина, встречающего долгожданных гостей. Особое внимание все же было оказано представителю Франции. Пока под присмотром церемониймейстера и его помощников суденышки швартовались по берегам чаши и канала, царь Петр, без чинов подхватив француза, повел его на балкон Большого дворца. То, что открылось с высоты, еще более оттенило посольское уныние: огромный диск солнца, источая в разные стороны потоки золотого света, явно союзничал с русскими. Солнце будто выбирало место за Кронштадтом для своего ночного пристанища. Облитая солнечными потоками крепость казалась неодолимой никакой силой, литой из несокрушимого камня. А вокруг крепости на редко голубеющей воде Финского залива рассыпались паруса боевых судов, собирающихся в походные колонны.