Александровскiе кадеты. Том 1 - [99]

– А чего ж они там сидят? – с тоской сказал малёк, отворачиваясь. – И где государь?

Фёдор ничего не ответил. Зло крутанул баранку, объезжая рытвину, заполненную мутной серой водой.

Где государь…

– В Гатчино его не было, вот всё, что известно.

– Молиться надо, – вдруг сказал Алёшка Богоявленский. – Молиться.

– Молитва не помешает, но и кое-что ещё тоже нужно. – Солонов локтем указал на «фёдоровку» с примкнутым магазином. Ему показалось – так мог бы сказать сейчас Две Мишени.

Перед станцией Пудость полковник Аристов отправил вперёд разведку. Разрозненные роты корпуса, разбросанные на десятках вёрст окрест, должны были стягиваться сюда. Гатчино потеряно, как и Мариенбург, и окрестные сёла; но здесь, в Пудости, сходились сразу железная и шоссейная дороги, через речку Ижору переброшены мосты. Если обороняться – то здесь.

…Над станцией поднимались дымки, и, к счастью, это были дымки из труб и от многочисленных костров. Роты александровцев и в самом деле собирались здесь – за исключением собственной Фёдора роты, старшей.

Навстречу грузовикам высыпали кадеты и офицеры – все вперемешку. Здесь отрыты были окопы, старательно заложены мешками с песком окна каменных зданий – церкви и небольшого вокзала. На запасных путях, попыхивая, стоял под парами эшелон, а рядом с ним – бронепоезд.

– Только недавно с Обуховского, Константин Сергеевич, – похвастался подполковник Чернявин, начальник третьей роты. Видать, и они не удержались на позициях…

Бронепоезд, подумал Фёдор, и впрямь хорош. Два броневагона впереди, паровоз, прикрытый панцирем, словно рыцарь, вагон-казарма, вагон-штаб и ещё два боевых. Четыре пушечных башни, многочисленные пулемёты. Красиво – но как на таком воевать? Взорвут рельсы, да и вся недолга…

Пятая рота дружно спрыгивала с грузовиков. А вот команде стрелков-отличников пришлось заниматься, уж как сумели, автомоторами.

– Семён Ильич! – в свою очередь окликнул Две Мишени другого полковника, Яковлева, начальника четвёртой роты. – Семён Ильич, как обстановка?

Федя невольно поднял голову от раскрытого мотора.

Яковлев, коренастый, широкоплечий, похожий скорее на силача-молотобойца, чем на Генерального штаба полковника, вздохнул, одёрнул нагольный тулуп.

– Никак, Константин Сергеевич. – Снял круглые очки, принялся протирать. – Телеграфная линия перерезана. Телефонная тоже. Связи нет, всё молчит. Дворцовая электростанция, однако, работает – свет есть, слава богу.

– Хватило ума не сжечь, – заметил Две Мишени.

– Кто-то остановил, да, – кивнул Яковлев. – Чернявин своих верхами к Гатчино погнал, просёлками да через Орлову рощу. Ещё не вернулись. Из столицы, от Дмитрия Павловича и старших рот – ничего. Убыли и как в воду…

– Типун вам на язык, Семён Ильич, – суеверно сплюнул Аристов и тотчас перекрестился. – Царица Небесная, молись за нас, грешных…

– Типун, – невесело согласился Яковлев. – Из окружения все прорвались, противника задержали – а толку? Где гвардия, где…

– Будем считать, что никого нет, – перебил Две Мишени с явным раздражением. – Будем считать, что мы одни остались верны присяге, то есть престолу. А младшие роты где?

– В Дудергофе. В Швейцарском домике.

– Тесновато.

– В тесноте, да не в обиде, Константин Сергеевич.

– А в Дудергофе…

– Связи нет и там.

– Понятно. – Аристов резким движением засунул руки глубоко в карманы шинели. – В общем, мы сидим здесь, противник нас обошёл, подъедаем неприкосновенный запас…

– Константин Сергеевич, это никому из нас не нравится, – негромко, но твёрдо отвечал Яковлев. – Пойдёмте, в буфетной на вокзале наш временный штаб. Будем решать, что делать…

* * *

Стрелки-отличники кадета-вице-фельдфебеля Фёдора Солонова устроились в общем зале вокзала станции Пудость. Когда-то это был небольшой, аккуратный, почти игрушечный вокзальчик, теперь здесь царил хаос военного лагеря. Кадеты, офицеры, сверхсрочники-фельдфебели… о, а вот и Фаддей Лукич пробежал, озабоченно что-то бормоча себе под нос, вот каптенармус Трофим Митрофанович – постарел с того дня, как выдавал юному кадету Солонову первый в его жизни сапёрный тесак, но бодр! Не бросили корпус, не переметнулись никуда…

За плотно закрытыми дверями буфетной гудели голоса офицеров, а здесь, в общем зале, весело трещали дрова в обеих печах-голландках, было тепло и уютно. Фёдор привалился спиной к стене, вытянул ноги, мечтая о том, чтобы снять наконец сапоги – и тут его вдруг окликнули, вырывая из уже накатывающей дремоты:

– Солонов! Кадет-вице-фельдфебель! Прошу сюда.

Федя заморгал, поднял глаза – штабс-капитан Мечников, самый младший из офицеров-воспитателей, без году неделя назначенный в корпус на одно из отделений самой младшей седьмой роты. Погодите, смутно удивился Фёдор, мальков же вывезли в Дудергоф?..

– Ступайте за мной. – Мечников устало махнул рукой. И сам он был какой-то усталый, помятый, полы шинели заляпаны грязью, а сапоги такие, словно штабс-капитан самолично месил глину все бесконечные вёрсты красносельских практических полей.

Недоумевая, Фёдор шагнул через порог буфетной, и Мечников тотчас захлопнул за ними дверь.

Тут было совсем тепло, даже жарко. Плавал сизый табачный дым. За буфетной стойкой возился полковник Яковлев – он славился своими пирушками, как болтали среди кадет. Пыхтел самовар, лился в походные кружки горячий чай; на подносе белели калачи, нарезана была копчёная грудинка, и у кадета Солонова забурчало в животе. Каши, конечно, им отсыпали, но всё-таки, всё-таки…