Александрийская гемма - [10]

— У вас есть конкретные идеи?

— Есть. Но я вам расскажу после экспертизы. Из чистого суеверия, Борис Платонович.

Люсин вернулся к себе в управление, что называется, в растрепанных чувствах. Добытый Гуровым материал, причем в рекордно короткие сроки, спутал все карты. Факты были вескими, требующими самой серьезной проверки. Такие даже при самом сильном желании не сбросишь со счетов. Впрочем, не это главное. Труднее всего оказалось смириться с мыслью, увы, справедливой, что в результате всего претерпело жесточайшее потрясение хлипкое сооружение, возведенное Люсиным. Дымом развеялись приблизительные контуры, начертанные им в безвоздушном пространстве. «Картинка», так он именовал первоначальную интуитивно угадываемую модель, рождавшуюся где-то на зыбких границах подсознания, была загублена на корню. Она не вырисовывалась в воображении, а без этого он не мог приступить к работе над версией. Гурову удалось поколебать самый остов, нарушив — да что там нарушив, — перемешав до неразличимости исходную расстановку сил. Владимир Константинович понимал, что не сможет теперь абсолютно непредвзято, с легким сердцем и чистым взглядом провести встречу с Аглаей Степановной. А без этого разговора могло и вовсе не получиться. Огромный массив провернул Борис Платонович, нужный, важнейший, да вот беда — немножечко рано. Не для работы в целом, разумеется, а лишь для него, Люсина. Преждевременно возникли эти деньги, сберкнижки и прочие аккумуляторы людских вожделений, вытесняя со сцены что-то неизмеримо более важное, чему еще только предстояло выкристаллизоваться в непостижимых глубинах души.

Угрюмо-сосредоточенный, он в поисках хоть какой-нибудь опоры поднялся в НТО[4], хотя твердо знал, что анализы еще не готовы. Здесь, среди сверкающего кафеля стен, звона лабораторного стекла и убаюкивающего гудения мигающих индикаторами электронных блоков, ему было не так одиноко, не так беспросветно пасмурно на душе.

— Рано вы, голубчик мой, препожаловали, — встретил его седой, розовый старичок в безупречно отглаженном белом халате. — И что за нетерпение такое?

— Нет, Аркадий Васильевич, вовсе не нетерпение. — Люсин напустил на себя благодушно-угодливый вид. — Так, маюсь со скуки, не знаю, куда руки приложить.

— Будто я вас не знаю! Слава богу, вот уже… Сколько лет мы с вами знакомы? Десять?

— Пятнадцать, Аркадий Васильевич.

— Вот видите! А вы все не меняетесь. Вынь да положь! Судьба ваша зависит от этих минут? Жизнь?

— Иногда и зависит. Не моя, конечно, чужая.

— Но ведь так у всех здесь. Не у вас одного.

— Судите сами: бесследно пропал человек, кстати, ваш коллега-химик. На его даче до или после произошел взрыв. И хотя «после этого» не означает «вследствие этого», какая-то связь между этими событиями, несомненно, есть… Кстати, вам не встречалось имя Георгия Мартыновича Солитова? Может, в научных трудах?

— Э, друг мой, нынешняя химия, что твой океан! Я и по специальности-то далеко не все читать успеваю. Полистаю иногда реферативный журнал, и будет с меня, пенсионера… Значит, взрыв, говоришь. Что же, вполне реальная штука. Смесь паров эфира и спирта — это не шутка.

— Как эфира? — Люсин не сдержал удивленного восклицания. — Разве не спиртобензол?

— Кто сказал подобную ересь?

— Крелин… Правда, предварительно.

— Тоже мне эксперт! Химик! Трассология, баллистика, извини меня, кровь — это его дело, тут он кумекает.

— Не суть важно, пусть будет эфир. А маслянистые пятна тогда откуда?

— Смолы и прочие экстрактивные вещества. Жутко трудная смесь. Нам в ней не разобраться. В пору специальное НИИ создавать. Да и спирт не простой оказался. Я бы даже рискнул сказать — особенный. Нечто вроде коньячного.

— Шутить изволите.

— Нет, я серьезно. Твой профессор самогоноварением не увлекался?

— Только этого мне не хватало… Силу взрыва рассчитать сможете? В самом первом приближении?

— Элементарно.

— Большего мне пока и не надо. А на смолы не обращайте внимания — не до научных открытий…

— Спасибо, Люсин, снял камень с души. У меня от этих смол головокружение. Все хроматографические колонки загружены.

— Извините. Это мы по безграмотности задание неправильно сформулировали. Главное — взрыв… Мы еще вам корешок какой-то сдавали. Если не очень сложно…

— Попробуем, чем черт не шутит.

— Возможно, мы узнаем тогда, какой гомункул вызревал в реторте, — пошутил Люсин.

Визит в лабораторию, несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было конкретных результатов, все же принес известную разрядку. Люсин был рад и тому, что хоть немного успокоился, переключился. На своем столе он нашел должным порядком оформленное заключение дактилоскописта. Обнаруженные на стеклянных предметах отпечатки принадлежали одному и тому же лицу, которое в картотеке не значилось.

Скорее всего, сам Солитов — напрашивался единственно приемлемый вывод.

Глава пятая МАЗЬ ВЕДЬМ

По пути в управление Люсин ухитрился забежать в сберкассу, где сделал широкий жест, оплатив телефон на полгода вперед. Этот в значительной мере символический акт — прочие квартирные платежи были заморожены до получки — помог ему окончательно сбросить унизительное бремя забот, которые почему-то считаются мелкими. Окрыленный удачей, он позвонил в МХТИ и сразу попал на ученого секретаря кафедры — Наталью Андриановну Гротто. Если б кто знал, как нужна была ему эта неуловимая женщина! Одна из немногих, кого Солитов дарил безраздельным доверием. Не опуская трубки, Владимир Константинович соединился с гаражом. Через семь минут он уже был на Миусской, где за чугунной оградой сквера пламенели, предчувствуя близкую осень, роскошнейшие в старой Москве клены.