Александра - [99]
Репатрианты из числа содержавшихся в том районе австрийских военнопленных сообщали, что многие их соотечественники еще и ради выживания вступили в Красную гвардию и стали коммунистами. Йоганн Л. Мейер: «Как военнопленного, меня вместе с другими увезли в Сибирь и заставили работать на строительстве железной дороги и в угольных шахтах; когда [осенью 1917 г.] к власти пришли большевики, нас освободили. Многие из нас, чтобы не умереть от голода, записались в Красную гвардию».
Вскоре после этого Мейер уже работал в канцелярии Екатеринбургского Уральского совдепа. Он, между прочим, присутствовал на заседании, на котором согласованно с центральными московскими властями было вынесено решение об убийстве царской семьи, и несколько раз сопровождал в дом, где жила царская семья, комиссаров Голощекина и Белобородова, занимавшихся подготовкой убийства. О визите за несколько дней перед убийством он вспоминает:
«К своей судьбе царь относился с удивительным спокойствием; он был всегда одет в одну и ту же форму без погон, с георгиевским крестом на груди. Сапоги его уже обносились, на фуражке не доставало кокарды. Он почти непрерывно курил папиросы и время от времени заговаривал с караулившими его солдатами. Совсем другая царица. Она и тогда была еще весьма статная, даже, пожалуй, красивая женщина. Черное платье и темные волосы еще более подчеркивали белизну ее кожи. Две бриллиантовые сережки и такое же кольцо были на ней до самой смерти. К охранникам она относилась с ледяной надменностью и — в отличие от остальных членов семьи — никогда даже не перемолвилась словом с красногвардейцами.
Все ее заботы были о царевиче, наследственное заболевание которого вновь дало о себе знать после незначительного падения в Тобольске. Она тяжело переносила вину, которую сама себе приписывала за страдания сына. Еще сильнее переживала она потерю власти. Большую часть времени Александра просиживала у постели больного сына. Вечера проводила за карточной игрой или чтением Библии. С детьми разговаривала только по-английски, и у меня до сих пор перед глазами высокомерный взгляд, которым она смерила коменданта Мебиуса, когда тот иронично спросил, разве она до сих пор не научилась говорить по-русски.
«Я лишь хотел бы, чтобы пощадили семью, и прежде всего моего больного сына», — сказал царь на заявление коменданта, что судьба семьи от нас не зависит.
Вид у царевича был действительно жалкий. И самым ужасным для меня было то, что я уже точно знал, что произойдет здесь через несколько дней…»
После этого визита, во время которого доктор Боткин энергично — и тщетно — добивался помощи больному Алексею, комиссары, по сообщению Мейера, настолько прониклись уважением к врачу, что подумывали, было, его пощадить. Пригласив к себе, они намекнули, что судьба семьи представляется «мрачной» и, если он хочет, то мог бы быть свободным и предоставить свои услуги в распоряжение других. Однако врач остался при своем мнении, что не может покинуть семью до конца, и тем самым была предрешена его судьба. Вскоре после этого он пишет письмо другу, в котором дает понять, что уже смирился со смертью. Видимо, Боткин информировал о содержании этого разговора в комиссариате царскую семью; это объясняло бы впечатление, которое, как сообщалось, сложилось о ней и ее поведении у священников во время последнего богослужения.
В убийстве Мейер участия не принимал. Однако через его руки проходили некоторые документы, связанные с его подготовкой. Так, он должен был ставить свою печать на требования командира расстрельного взвода Юровского, когда тот запрашивал средства для заметания следов убийства, горючее для транспортировки трупов и серную кислоту для уродования лиц. Он также утверждал список одиннадцати (для одиннадцати жертв) палачей: Юровского, Медведева, Никулина, Ваганова, Хорвата, Фишера, Эдельштейна, Фекете, Надя, Грюнфельда, Верхаси.
«Однажды в австро-венгерский Красный легион бригады, удерживавшей Камский фронт, приехали комиссары и потребовали шесть австрийцев и шесть венгров, понимавших немецкий, «для дела с трупами», — сообщал впоследствии ефрейтор лагеря, исполнявший обязанности хозяйственного коменданта[102]. Этот человек, не вступивший в компартию и не ставший пособником коммунистов, видел своими глазами, как группа затем уехала поездом в Екатеринбург. В числе добровольцев он называет, между прочим, «Карла Штейнхардта, в 1945 г. коммунистического вице-бургомистра Вены, Карла Томанна, позднее нацистского бургомистра Эйхграбена (командир нацистского штурмового отряда, похищен Советами и казнен в 1950–1951 гг.), Питера Валлера из Вены» и других; среди венгров он отмечает, в частности: «Кальмана Валлиша (казнен в 1934 г.), Иштвана Салая (казнен в 1920 г.), Имре Надя (казнен в 1958 г.); среди тех — в своей и одной из других бригад, — кто не вызвался «для похорон», он вспоминает среди прочих: Бела Куна, Матяша Рота (Ракоши), Иосипа Броза (Тито)» и других.
