Александра - [93]
Пока идут переговоры по дипломатическим каналам, ни о чем не подозревающая царская семья готовится для выезда в Англию. «Упаковывалась в Англию», — записывает Александра, а Николай замечает в своем дневнике: «Привел в порядок все, что хочу взять с собой в Англию…»
В июле 1917 г. становится ясно, что это несбыточно. Является Керенский и требует, чтобы семья упаковалась и «взяла с собой теплые вещи». Куда должны ехать, он не разглашает, но намек более чем прозрачен. То ли решение в пользу Сибири — до этого традиционного места ссылки неприятных царскому режиму оппозиционеров — принято им, чтобы удовлетворить Петроградский совет, то ли этот район он действительно считал «сравнительно безопасным от эксцессов в отношении бывших представителей монархии» (как он оправдывается в своих воспоминаниях), остается невыясненным.
Комендант дворца Кобылинский сообщил домашнему учителю Жильяру державшуюся в тайне цель: Тобольск в Сибири. Так что Александра осведомлена. Непосредственно перед выездом она направляет Анне Вырубовой следующие строчки:
«Нам не говорят, куда мы поедем и насколько (мы должны узнать это только в поезде), но я думаю туда, где ты недавно была[100] — похоже, наш друг [Распутин] зовет нас туда (…) Какая мука уезжать отсюда, все упаковано, пусты комнаты, которые двадцать три года были родным домом…»
Вечером перед отъездом супруги, взявшись за руки, обходят — мимо зачехленной мебели и ящиков — еще раз все комнаты, в которых столько прожили вместе. Голые стены навевают на Александру воспоминания о том, как, приехав сюда молодой женщиной, она стала здесь матерью, о буднях и праздниках царицы…
Поздно вечером неожиданно приезжает великий князь Михаил Александрович. Более месяца царской семье не разрешалось принимать гостей, даже родственников. Нельзя было даже получать от них письма. Керенскому ясно, что великий князь больше никогда не увидит бывшего царя, и он позволяет Николаю с ним проститься. Однако не наедине. Керенский усаживается в углу и демонстративно настораживает уши. Со слезами братья бросаются друг другу в объятья. Ни слова об отречении, ни упрека Михаилу за отказ от короны. Александре Керенский отказывает в свидании с великим князем.
«Сейчас я, к сожалению, должен прервать беседу», — объявляет он через несколько минут. В действительности поезд не будет готов до раннего утра. Помимо огромного конвоя, который должен охранять семью в пути, едет лишь небольшая свита из верных царской семье людей. Сюда принадлежат врачи Боткин и Деревенко, учитель Алексея, Жильяр (учитель английского Гиббз приедет позднее), адъютант князь Долгоруков, флигель-адъютант царя генерал Татищев, фрейлина царицы графиня Гендрикова, гофлектриса Шнейдер, горничная Демидова, камер-лакей царя Волков и камердинер детей Седнев, матрос-опекун Алексея Нагорный, лакей Трупп, повар Харитонов и кухонный мальчик Седнев. Транспорт сопровождает стрелковый полк гарнизона Царского Села.
Из документов Временного правительства тех дней следует, что, несмотря на попытки сохранить в тайне отъезд царской семьи, из-за многочисленности принимавших участие в приготовлениях лиц новость распространилась по округе. Вслед за этим правительству приходит несметное число писем и прошений позволить сопровождать семью Романовых. Невзирая на неопределенность ее судьбы и тот факт, что в этот момент любое проявление лояльности к бывшим властителям могло повлечь за собой арест, на удивление много людей нашли в себе мужество предложить себя и свои услуги — готовые к любым последствиям. Один молодой человек, например, писал: «Для меня было бы величайшим счастьем на земле, если бы я смог чем-нибудь помочь Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Алексею; я мог бы работать массажистом и учителем гимнастики; я готов последовать за ним куда угодно — даже на эшафот!» Разумеется, ни одна из этих просьб всерьез не рассматривалась.
Чтобы население не могло увидеть своих бывших повелителей, окна вагонов закрасили. После нескольких дней некомфортабельного путешествия по железной дороге и на пароходе прибыли в Тобольск. Там свиту распределяют по разным домам; царскую семью поселяют в доме с небольшим садиком, некогда принадлежавшем губернатору.
