Александр Великий или Книга о Боге - [103]

Однако вскоре после этого случая он присутствовал при торжественном шествии новых войск; день был очень жаркий, и он, сложив на трон свой пурпурный плащ и диадему, отлучился ненадолго в купальню, расположенную рядом. Вернувшись, он увидел, что на его месте сидит какой-то сумасшедший, надев на себя знаки царской власти. При виде этого зрелища персидские евнухи вопили от ужаса, били себя в грудь, раздирали на себе одежды. Человек, совершенно лишившийся рассудка, только что вырвался из рук стражи, которая схватила его за какое-то совершенное ранее преступление. Александр допросил его. Тот заявил, что его зовут Дионис и что он действовал по наущению некоего бога, который велел ему надеть этот плащ, возложить на голову венец и сесть на это кресло, ни с кем не заговаривая. Этого человека распяли.

Такое количество вещих знаков не могло не взволновать Александра. Его всегда преследовала мысль о сходстве его судьбы с Ахилловой; эту судьбу он принимал с жаром сердца и ясным умом; и потому он знал, что должен умереть молодым. После смерти своего Патрокла он не мог ожидать, что переживет его надолго. И все-таки Александр не думал, что его срок настолько близок, и вел себя так, как будто ему оставалось много лет приключений и побед. Умереть молодым никогда и ни для кого не значит умереть завтра. Иллюзия будущего длится до самой последней, неотвратимой смертной минуты.

XX. Солнце заходит в Вавилоне

Семь недель отделяли Александра от его тридцать третьей годовщины (53). Все было готово для начала африканского похода, и дата выступления назначена. Весь город гудел от военной суматохи. Были устроены грандиозные погребальные торжества, посвященные принятию Гефестиона в сонм богов, ибо вопрошенные оракулы ответили, что ему полагается апофеоз; по этому случаю было принесено в жертву десять тысяч быков и баранов, розданных затем войску для колоссальных пиршеств.

В пятнадцатый день месяца Десия, называемого также Скирофорионом, Александр дал большой прием в честь флотовдца Неарха, корабли которого, собравшись на Евфрате, ожидали приказа сняться с якоря. Трапеза закончилась поздно ночью, после чего Медий, начальник фессалийских гетайров и ларисский наместник, пригласил Александра к себе продолжить застолье. Александр согласился и пил до зари. Сотрапезникам было приятно и весело друг с другом, и было решено снова собраться следующей ночью. Александр вернулся во дворец, совершил омовение и проспал весь день тяжелым сном.

Вечером он вернулся к Медию, как было условлено, и к концу пира выпил за здоровье каждого из двадцати гостей, осушая каждый раз большой кубок вина. На двадцатом он почувствовал острую боль, как от удара копьем, пронзившую его между лопаток; несколько минут он не мог ничего сказать, затем начал дрожать всем телом. Будучи в лихорадке, он велел устроить себе баню, а затем отнести себя в паланкине совершить утренее жертвоприношение, что он редко упускал сделать на восходе солнца, даже если бывал пьян; после этого он пожелал, чтобы его снова отнесли в пиршественный зал; там он еще ел и пил и заснул на месте на целый день. Лихорадка и головные боли, которые он испытал, проснувшись, показались ему обычным следствием излишеств в еде и питье. На закате солнца он велел доставить себя к Евфрату, переправился через него в ладье и переночевал в одном из летних домов знаменитого царского сада.

На четвертый день ему, казалось, стало лучше; он омылся, принес ежедневную жертву, играл в кости с Медием и приказал созвать на следующий день всех своих военачальников, чтобы дать им распоряжения о выступлении. За ужином он поел так, как надлежало, но его лихорадка тотчас усилилась, и ночь прошла тяжело. Тем не менее, на другой день он уведомил Неарха, что флот должен сняться с якоря послезавтра утром.

Однако на шестой день, когда Неарх явился доложить ему, что флот готов, солдаты размещены на кораблях и провиант загружен в трюм, Александр пожаловался, что ему хуже. Лихорадка не переставала трясти его; мытье в бане только усилило его озноб. Несмотря на это, он оставил в силе приказ о выступлении, будучи убежден, что за ночь поправится. Он даже беседовал с Неархом о плавании, которое тот совершил, возвращаясь с берегов Инда, и сказал ему, что рад предстоящим ему приключениям такого рода. Только в утро, назначенное для отплытия, в тот самый час, когда он должен был взойти на борт, он смирился с тем, что нужно дать приказ об отсрочке похода. Он был не в силах держаться на ногах. Его речь уже была затрудненной, он не мог ясно выражать свои мысли, и командиры, к которым он обращался, испугались, заметив у него признаки бреда. Жара еще усиливала страдания, причиняемые лихорадкой; он велел снова вынести себя в сад, к бассейну для плавания. Воздух был напоен благоуханием всех цветов лета. Там, беседуя с Роксаной, он попросил у нее помощи в удивительном деле. Не сомневаясь, что скоро умрет, он хотел, чтобы она приказала отнести его тайно к реке и бросить в волны; таким образом он скоро бы исчез, не оставив следа, и солдаты могли бы поверить, что его взяли к себе боги. Роксана не согласилась на это из страха, что ее обвинят в убийстве, а также потому, что ожидала от него завещательных распоряжений в пользу ребенка, которого носила в своем чреве. «Вижу, – сказал Александр, – что вы завидуете моей божественной славе». И ему пришлось умереть, как умирают люди.