Александр Васильевич Суворов. Его жизнь и военная деятельность - [8]

Герцог Шуазель, управлявший во Франции военным и иностранных дел министерствами, задался целью систематически противодействовать возраставшему могуществу России. С этой целью, независимо от искусственного восстановления Турции против России, Шуазель послал в Польшу генерала Дюмурье, который и открыл кампанию в 1771 году, по началу дела довольно удачную. Конфедераты провели всю зиму в горах, и соседний с ними краковский русский отряд был так небрежен и беспечен, что вовсе даже не догадывался о существовании бок о бок с собою очень опасного противника. Поэтому в ночь на 18 апреля русские войска, неожиданно атакованные на всех пунктах преобладающими силами конфедератов, были отброшены за Вислу со значительным уроном, и вся равнина была занята конфедератами. Успех большой, тем более, что Дюмурье сразу же укрепился на новом месте. Но к удивлению даже этот, прямо случайный успех послужил во вред конфедератам. У них так закружились головы, что совершенно исчезла всякая дисциплина, которая и без того всегда была слаба. Никто не желал исполнять служебных обязанностей. Начались пиры, картежная игра, бесконечные попойки. Дюмурье, приведенный в отчаяние безобразным поведением конфедератов, сурово наказывал их, даже расстреливал, но ничто не помогало. Они опомнились только тогда, когда на них обрушился Суворов с обычной своей быстротою и энергией. Двинувшись из Люблина к Кракову, он разогнал по пути несколько партий и приблизился к местечку Лонцкороне, верстах в 28 от Кракова. Местечко моментально было занято, но штурм замка не удался. Три атаки были отбиты с большим уроном. В строю почти не осталось офицеров. Суворов был оцарапан и под ним ранена лошадь. Отступление сделано медленно, в полном порядке.

Согласно своему обыкновению, Суворов намеревался немедленно же поправить лонцкоронское дело, но на это не оказалось времени, так как к Кракову стягивались партии конфедератов Пулавского и Саввы. Узнав об этом, Суворов двинулся туда же.

Прибыв в Люблин, Суворов нашел там распоряжение Веймарна немедленно следовать в Краков, куда поспешно стягивались все главнейшие силы конфедератов. На пути к Кракову Суворов разбил одну конфедератскую партию, затем, перейдя за Краков, отбросил другую партию, и так быстро подступил к монастырю Тынцу, что конфедераты, состоявшие только из конницы, были застигнуты совершенно врасплох. Они спали, а лошади их были расседланы. Но несколько часов, безрезультатно потраченных на вторичную атаку Тынца, дали возможность Дюмурье несколько прийти в себя, оправиться и стянуть хоть некоторую часть своих войск, – что сильно затруднило переход русских к Лонцкороне, который пришлось производить под огнем оправившихся конфедератов, занимавших высоты.

Это происходило 10 мая. Под командой Суворова состояло около 3,5 тысяч человек. У Дюмурье было несколько более, притом – почти одной конницы. Но замечательно выгодная позиция давала ему право считать себя прямо-таки непобедимым. Так именно и смотрел на это Дюмурье, настолько уверенный в победе, что он боялся только одного – как бы Суворов не уклонился от боя. Этого, однако, не случилось. Напротив, словно вихрем взлетели на “твердыню” казаки и карабинеры, а за ними сплошной лавиной неслась пехота. Конфедераты пришли в ужас от неожиданности и сплошной массой, почти без выстрела, обратились в постыдное бегство. Напрасно Дюмурье из сил выбивался, чтобы сколько-нибудь ободрить их и устроить: на него никто не обращал внимания. Напрасно Сапега пытался ударами сабли остановить свои бегущие войска: он был заколот ими же.

Лонцкоронское сражение было делом моментальным, как порыв урагана: оно продолжалось всего около получаса. Только Валевский, занимавший неприступный левый фланг позиции, и Дюмурье с небольшим отрядом французов отступили в порядке; все же остальное было побито или беспорядочно бежало. Лонцкоронское поражение произвело потрясающее впечатление. Дюмурье вскоре же уехал во Францию, навсегда отказавшись от дела поляков. Таким образом, конфедераты были окончательно разбиты. Но остался еще Пулавский – инициатор дела, самый энергичный и способный из всех. Он не принимал участия, потому что считал неудобным, чтобы иностранец стоял во главе самого кровного патриотического дела.

Ввиду намерения Пулавского отправиться в Литву, Суворов настиг его отряд под Залесьем, и 22 мая произошел бой, окончившийся бегством отряда Пулавского. Сам же Пулавский, ввиду того, что путь ему в Литву прегражден, направился по дороге к Люблину, причем Суворов горячо преследовал его. Намереваясь пробраться к венгерской границе, Пулавский, чтобы обмануть бдительность Суворова, оставил ввиду его свой арьергард, приказав ему продолжать отступление в прежнем направлении; сам же с большею частью отряда обошел Суворова, зашел в тыл ему и направился по прежнему своему пути. Суворов был так восхищен, когда узнал об этой остроумно-хитрой выходке Пулавского, что в знак уважения к нему послал ему на память самую любимую свою табакерку.

После погрома конфедератских отрядов в Польше большим соблазном для уцелевших приверженцев конфедерации служил литовский великий гетман, граф Огинский. Уклоняясь от открытого участия в деле конфедератов, он, тем не менее, тайно оказывал им внимание и поддержку. Когда же наконец Огинскому категорически было заявлено требование или распустить войска (около 3 – 4 тыс. человек), или переменить позицию, он изъявил готовность повиноваться, если получит удостоверение в своей безопасности. Но это оказалось только плутовской уловкой, чтобы выиграть время для внезапного нападения, которое и было произведено в ночь на 30 августа 1771 года. Огинский напал на отряд того самого полковника Албычева, который вел с ним переговоры, и большую часть отряда взял в плен. Албычев же был убит. Учинив такое предательство, Огинский объявил манифестом о своем присоединении к конфедерации.