Александр Ульянов - [4]
— Хорошо, об этом мы особо поговорим, — остановил Илья Николаевич учителя, — а сейчас хочу посмотреть, что знают ваши ученики.
— Пожалуйста, — так же уныло и равнодушно протянул учитель, — прикажете начать с закона божьего?
— Как угодно.
— Прытков, расскажи нам о потопе.
Мальчишка испуганно вскочил с места. Прокашлялся. Шумно вздохнул и замер. Еще вздох, но — опять ни слова.
— Когда народ размножился и развратился, — громко зашептал учитель, делая угрожающие знаки руками.
— …тогда, — бойко подхватил мальчишка, радостно встряхнув копной спутанных волос, — господь задумал наказать их…
И вдруг за стеной послышались раздирающие душу вопли: «Батюшки, отцы родные, старички! Помилосердствуйте! Другу и недругу закажу! Ай, ай, ай, а-а-а-а!..»
— Батю порют! — весь помертвев, сказал мальчишка, сидевший рядом с Ильей Николаевичем.
— Что это такое? — спросил Илья Николаевич растерянно опустившего голову учителя.
— Секут. По приговору мира. И так, осмелюсь доложить, бывает часами.
И так почти в каждой школе: не одно, так другое. Чтобы вытребовать самую ничтожную прибавку жалованья учителю, нужно выдержать целый бой. Старшина и писарь жалуются на учителя, учитель — на них. А мироеды, держащие в руках всю деревню, твердят:
— Какое это ученье? Какая это наука? Все больше лаской да увещеваниями. А что в писании святом сказано? Там сказано: «Не ослабляй бия младенца! Страх божий — начало всей премудрости!»
Под мерный перестук колес, как это всегда бывает в дороге, когда человек остается наедине со своими мыслями, думалось хорошо, и, когда Илья Николаевич вернулся в город, у него созрело много планов. Вернувшись домой, он начал говорить о них жене:
— Перво-наперво надо селу дать новых учителей. Где их взять? Нужно организовать курсы. Да, да, курсы! И пригласить на курсы лучших людей из сельских школ. Надо…
Мария Александровна смотрела на обветренное, похудевшее, но необыкновенно оживленное лицо мужа и радостно думала, что таким она его никогда не видела. Он словно помолодел, словно открыл перед нею какую-то другую, неведомую ей до сих пор сторону души. И вдруг она поняла, что с ним произошло: он впервые в жизни все силы ума и души отдавал тому делу, которое было главным его призванием.
В хлопотах по устройству курсов, в постоянных разъездах прошла первая зима в Симбирске.
В инспекторском отчете Илья Николаевич писал: «Необходимо озаботиться заменой неудобных во всех отношениях церковных караулок более удобным помещением, потому что в сырых и холодных караулках… нельзя ожидать успешного хода учения… Из всех дисциплинарных средств желательно было бы постепенно выводить из употребления ставление на колени, как меру чисто физическую, а вводить, по возможности, меру нравственного влияния на учеников». Отчет заканчивался сообщением о том, что открыты «педагогические курсы при Симбирском уездном училище с целью приготовления народных учителей».
Шел апрель 1870 года. С юга, со степей родной Астрахани, ломая метровые волжские льды, двигалась на север неодолимая весна.
Илья Николаевич возвращался по берегу Волги домой, и ему вспомнились студенческие годы в Казани. До ледохода всегда медленно тянулось время, а как схлынули вешние воды, так и в родные края собираться пора… Сколько лет с того времени прошло? Шестнадцать лет! Да, быстро время летит. Ему вот уж почти сорок, а он только взялся за настоящее дело. А сколько еще нужно положить труда, чтобы вывести крестьянских детей из темных церковных караулок в светлые классы школ!
Когда Илья Николаевич вернулся домой, там уже хозяйничала соседка-фельдшерица Анна Дмитриевна Ильина. Она, приоткрыв дверь, замахала на него руками: нельзя, мол, нельзя! С Аней и Сашей сидела вся какая-то торжественная няня Варвара Григорьевна. А часа через два, которые показались Илье Николаевичу вечностью, за перегородкой раздался детский крик. Вбежала сияющая Анна Дмитриевна и радостно сообщила:
— С сыном вас, Илья Николаевич! Пожалуйте, посмотрите, какой молодец!..
Имя дали сыну — Владимир.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Илья Николаевич был за раннее определение детей в школу. По его убеждению, это приучало к дисциплине и систематическому труду. Сам он строго относился к себе во всем, что касалось долга, и с раннего детства старался привить эти качества детям. И хотя он не одобрял классическое образование, но, понимая, что гимназия — единственный путь к университету, посылал детей учиться туда.
— А может, все-таки не будем посылать их в приготовительный класс? — говорила Мария Александровна. — Ведь они мало чему там научатся. Я дома их лучше подготовлю…
— Нет. Пусть идут, — стоял на своем Илья Николаевич, — им предстоит большой труд. И если мы с первых же шагов начнем давать поблажки, это только повредит.
Осенью 1874 года Сашу отдали в приготовительный класс Симбирской гимназии. Ему в то время было неполных восемь лет, и в классе он оказался моложе всех. Многие ребята встретили его с открытой насмешкой. Но когда учителя начали предварительный опрос, вдруг оказалось: Саша и немецкий язык знает и французский, и книги он читал такие, о которых многие и не слышали. Ребята заметили, что новый товарищ не только не кичится, а вроде даже неловко чувствует себя оттого, что знает больше других. Это вызвало желание у всех поближе сойтись с ним, подружить. Его осаждали всевозможными просьбами: одному перевести надо что-то из французского или немецкого, другому задачу решить. Саша всем помогал даже и тогда, когда у него у самого было очень мало времени.
