Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - [170]

Он плохо дышал, даже постанывал во сне. Конечно, он никому не показывал, что раздробленное ребро причиняет ему постоянную боль. Но ночью, не будучи в своей власти, он ничего не мог скрыть от Таис и Гефестиона, вряд ли кто-то еще знал об этом. Таис тихонько поцеловала шрам на его груди. Как она могла еще помочь? Поцеловала след от раны на плече, полученной в Газе, шрам на бедре — со времен Исса, два шрама от ранений в Мараканде и Кирополе, еще два на другом бедре и на груди — это в войне с аспасиями, в начале индийского похода. Но самая свежая и тяжелая рана была им получена в сражении с маллами. Земля и боги, он едва не умер! Как он страдал тогда, а она только молилась — убейте, мучайте меня, только не его… Она с чувством, но осторожно, стараясь не разбудить, несколько раз поцеловала злополучный рубец.

К редким одиноким голосам птиц добавились новые, и образовался изумительный хор, поющий приветственный гимн светлому Гелиосу, новому дню и вечному продолжению жизни. У Таис сжалось сердце от осознания неповторимости и конечности, бренности этого момента. Она еще раз наклонилась к лицу Александра и поцеловала своим взглядом каждую его черточку. Она испытывала к нему не просто чувство всепоглащающей любви — восхищения, страсти, нежности. Новая грань присоединилась к этому богатому оттенками и тонами чувству, что-то сродни умилению, материнскому обожанию, которое испытывают молодые мамы к своим ненаглядным малышам. Ее собственные дети вызывали в ней разве что сотую долю того чувства, которое рождал в этот момент спящий Александр. Он был для нее всем на свете — возлюбленным, мужем, другом, отцом, а теперь и ребенком. «Видимо, я могу любить только его… Спасибо, судьба, что я могу его любить!!!» — в который раз подумала Таис, переполненная чувствами, которые искали своего выхода в слезах.

Она выбралась из палатки и медленно, оступаясь на незнакомых дорожках, пошла на шум к колодцу-фонтану — освежиться, попить и прийти в себя. Между кустами сверкнули огоньки-глаза, испугали ее и мгновенно исчезли. «Лисенок», — догадалась Таис, вспомнив пугливых ушастых лис, водившихся в этих краях.

— Стой, пароль, — услышала она приглушенный, но решительный окрик.

— Ой!.. Вчера был «Посейдон», а сегодня — не знаю, — честно призналась она.

— Сегодня «Хейдар», — ответил Александр уже своим голосом, подошел к ней сзади и обнял.

— Я все-таки разбудила тебя…

— Да нет, я сам проснулся, почувствовал странное одиночество. Где это, думаю, красавица моя делась? Наверное, ушла к другому. — Его руки ласкали ее тело, а губы целовали затылок.

— И ты решил, к Хейдару?

— Молодому и свежему, который так мило стесняется.

— Александр, уж не слышится ли ревность в твоих словах? — игриво спросила Таис.

Александр ответил вопросом на вопрос:

— Купаться шла?

— Да, — прошептала Таис и повернулась к нему. Они так жарко слились в поцелуе, что сами поразились, насколько они изголодались друг по другу. Как будто не любили друг друга до исступления какие-то три часа назад. «Прав Александр, это странно…» — пронеслось в голове Таис.

Как бы то ни было, следующий день на корабле они провели с тюрбанами на головах и в постоянном зевании.

* * *

Гефестион… Как он сиял, какая радость светилась в его глазах-каштанах. Какую встречу устроил он своему царю и повелителю! Какой парад, какой приветственный пир. И как гордился собой, видя одобрение и удовольствие на лице Александра. Проявленная Гефестионом самостоятельность была абсолютно во вкусе царя. Ему было приятно, что Гефестион взялся устроить ему праздник, и был тронут нежданной радостью — самой приятной из всех возможных.

Александр не имел привычки на людях проявлять особую интимность в отношениях с Гефестионом, был с ним даже сдержанней, чем с другими товарищами, которых он запросто мог обнять или потрепать по волосам. Но даже если он не касался Гефестиона, стоял в нескольких метрах от него и не смотрел в его сторону, Таис нутром чувствовала, как тесно и крепко связаны они неразрывными невидимыми узами.

Вот и сейчас она смотрела в пол палубы корабля, не осмеливаясь поднять глаза, ибо знала, что взгляд Александра, направленный на Гефестиона, предназначен только ему и запретен для всех посторонних, в том числе и для нее. Это чужая тайна, чужая жизнь. И она — его любимая детка — там такая же третья лишняя, как любой другой человек. Александр, хотя еще стоял рядом, забыл о ее существовании и принадлежал уже одному Гефестиону.

День возвращения и встречи закончился пиром с музыкой, танцами и весельем до утра. Особенно остроумной оказалась идея Гефестиона, чтобы офицеры-гетайры сочинили и продекламировали приветственные стихи Александру. Получилось очень смешно: неумелые дилетантские рифмы воспринимались «на ура», а готовность самодеятельных «поэтов» продемонстрировать полное отсутствие поэтического дара вознаграждалась дружным хохотом и аплодисментами.

Таис почувствовала, что вернулась домой. Огромный шумный лагерь давно стал ее родным городом, а его обитатели — ее родным племенем. Она с удивлением отметила про себя, что уже несколько лет не тоскует и почти не вспоминает об Афинах. А как важны и дороги были для нее эти воспоминания раньше, ведь в Афинах она видела свои корни и свой отчий дом. Оказывается, она незаметно распрощалась со своим афинским прошлым и, видимо, никогда не вернется в город юности, как в свое вчера. Таис догадалась, что и Александр не собирается и никогда и не собирался возвращаться в Македонию, и знал об этом уже 10 лет назад, когда переходил Геллеспонт. Дорога всегда ведет только вперед.