Александр Иванович Гучков рассказывает - [4]

В письме Базили Оболенский указывал, что пересылает „перелицованную рукопись Вашего интервью с Гучковым. Работа оказалась гораздо труднее, чем я ожидал. Стенографированный Ваш разговор перескакивал с одного предмета на другой, и все эти отдельные клочки разговора приходилось отделять друг от друга и сцеплять с другими клочками. Затем пришлось каждую фразу подвергнуть грамматической переработке. От этого текст местами потерял гучковскую красочность. Все-таки я старался по возможности придерживаться ближе к тексту. Иногда приходилось кое-что добавлять от себя, вставлять целые вводные куски, ибо без них лаконичные замечания Гучкова были бы совершенно непонятны. Сделал я и кое-какие купюры в таких случаях, когда знал, что Гучков ошибается“ (например, с партийной принадлежностью Д. Г. Богрова и т. п.), и продолжал: „Вероятно, Вам придется передать мой текст на редакцию Гучкова тем более, что я в нем сохранил личную форму“.[21]

Базили ответил, что согласен с высказанными соображениями и внесенными исправлениями, и советовал: „При изложении Гучкова поневоле нельзя останавливаться перед тем, что язык и выражения будут, может быть, не вполне его“, но „изложить надо все“.[22]

В конечном счете текст подвергся значительным изменениям как по содержанию, так и по толкованию отдельных сюжетов, объем сокращен почти вполовину. Например, отношения Гучкова с генералом Алексеевым практически не освещены в газетной публикации. Новое толкование поведения Корнилова во время августовского выступления 1917 г., данное Гучковым, опущено. Тенденциозную окраску получили характеристики ряда лиц. Так, о жандармском генерале С. С. Савиче Гучков сказал: „Очень толковый человек“, а в газетной публикации этого нет. Значительно сокращены или изъяты характеристики еще ряда лиц, таких, как А. И. Верховский, Н. М. Потапов, Н. В. Рузский, М. А. Кедров, А. В. Колчак, А. С. Максимов и др.

В связи с изложенным возникает вопрос, успел ли Гучков ознакомиться с вариантом Оболенского и внести в него изменения и дополнения. По этому поводу имеется несколько свидетельств. Так, в письме Базили от 14 августа 1935 г., уже страдая „мучительной болезнью“, Гучков подтверждал наличие у него рукописи воспоминаний.[23] В ответном письме речь шла о „наших записях“, которые просматривал Гучков и вносил „исправления и дополнения“.[24] Скорее всего, здесь имеется в виду стенографическая запись, а не текст Оболенского. О том, что Гучков успел просмотреть рукопись „Из воспоминаний“, есть свидетельство Милюкова: „Этот текст имеет ту особенность, что Гучков успел с ним ознакомиться и его принципиально одобрить“.[25] Однако это утверждение было поставлено под сомнение вдовой Гучкова, М. И. Гучковой (Зилоти), находившейся при больном муже в последние месяцы его жизни.[26] Вероятнее всего, Гучков работал с текстом стенограмм как более значимым материалом, а не с текстом, составленным Оболенским.

После смерти Гучкова литературные агенты, получив от Руманова информацию, стали обращаться к Базили с предложениями опубликовать воспоминания Гучкова в эмигрантской прессе. Одному из них, представителю парижского литературного агентства „Cultura“, Базили сообщил, что передал воспоминания „в распоряжение душеприказчиков А. И. Гучкова“, и рекомендовал договариваться с ними.[27] Еще в конце мая 1936 г. вопрос о публикации „Из воспоминаний“ оставался открытым.[28] В конце концов текст был передан душеприказчиками Гучкова в „Последние новости“. По-видимому, инициатором в этом деле выступил Б. И. Элькин.[29] Следовательно, у душеприказчиков Гучкова оставались стенограммы, а полученный от Базили текст „Из воспоминаний“ они предоставили „Последним новостям“, остальные же копии остались у Базили.

Всего в нашем распоряжении имеется десять интервью Базили с Гучковым.[30] В тексте стенограмм сделана незначительная стилистическая правка.

Готовясь к интервью с Гучковым, Базили составил перечень вопросов, которые он предполагал задать во время беседы.[31] Свидание состоялось в клубе за завтраком в присутствии Руманова. Здесь же последний записал фрагмент воспоминаний Гучкова, который позднее опубликовал.[32]

Запись первого интервью сделана 5 ноября 1932 г., последнего из имеющихся — 5 февраля 1933 года. Их беседы, как правило, начинались в 17–17.30 и длились 2–3,5 часа. Некоторые дополнительные сведения о стенографировании бесед мы получили из сохранившегося в фонде Базили рукописного отчета стенографистки (на одной стороне листа без даты), с подзаголовком „Memoire“.[33] В нем перечисляются лица, с которыми она работала, указываются места встречи, даты (без года), количество затраченного времени, расценки. Среди прочих имеется запись за 30 января: „Запись у Гучкова с 5–7 1/2 = 2 1/2-70“. Далее идет сообщение о расшифровке записи беседы с Гучковым на 30 страницах, сделанной в тот же день. Однако этой стенограммы в фонде Базили не обнаружено. Следовательно, имела место, по крайней мере, еще одна беседа с Гучковым, следы которой теряются.[34]

Не все, о чем говорилось во время бесед, попало в стенограмму. В одних случаях это было сделано сознательно, ряд разговоров участники беседы просили не стенографировать, о чем есть записи в тексте. 30 августа 1935 г. Базили благодарил Гучкова за то, что тот находит время „заканчивать исправление и дополнение наших записей“.