Александр Исаевич Браудо: Очерки и воспоминания - [46]

АЛЕКСАНДРА ИСАЕВИЧА БРАУДО

(Ида Мовшович)

Десять лет прошло с тех пор, и так еще свежо воспоминание о том вечере и его трагическом конце, унесшем в могилу Александра Исаевича. Судьбе угодно было, чтобы я одна приняла его последний вздох; вдали от всех тех, кто был ему близок и дорог.

С самого начала войны и до конца 1917 года я находилась с Александром Исаевичем в постоянном, почти ежедневном контакте. Мои обязанности секретаря Совещательной Коллегии при фракции еврейских депутатов 4-ой Государственной Думы поставили меня в общение со значительной группой еврейской интеллигенции в Петербурге, которая обнимала преимущественно несоциалистические элементы ее. Александр Исаевич был членом этой коллегии.

Менялись председатели ее, прибывало и убывало количество ее членов, но душой этой коллегии, человеком, который вынес всю ее наиболее ответственную и в то же время черную работу, был Александр Исаевич. Он всегда куда-то ездил, что-то приносил, к кому-то звонил по телефону, зачем-то забегал в Бюро Депутатов на Захарьевскую улицу. Он не знал покоя до поздней ночи, и часто после вечерних заседаний, затягивавшихся за полночь, ездил еще в редакции газет, чтобы потом попасть домой и затем рано утром поспеть в обычный час к исполнению своих обязанностей в Публичной Библиотеке.

Но вот настал желанный час. Закон о еврейской эмансипации стал совершившимся фактом. В Пасху 1917 года все находившиеся в Петрограде члены Совещательной Коллегии собрались вместе с членами Думы, чтобы отпраздновать банкетом достижение еврейского равноправия. Было {140} произнесено много речей, но одна речь - слово М. С. Алейникова о роли Александра Исаевича в этом завоевании и о душевной кpacoте его - вызвала самое большое сочувствие присутствовавших, которые поистине чувствовали, что истинным героем этого праздника был Александр Исаевич.

Шум революционной борьбы в годы революции совершенно заглушил всякое внимание к еврейской общественности. Александр Исаевич, несмотря на свою личную близость ко многим членам передовой русской интеллигенции, отдавшейся борьбе за революционную власть, в ней непосредственного участия, насколько я знаю, не принял.

Борьба была связана с применением насилия, с риском причинить вред стране в тяжелое время. Душевные качества Александра Исаевича не мирились с тем, что революция требовала от политика. Он с головой ушел в свое любимое библиотечное дело. Он работал без передышки и был счастлив, что его любимое детище нашло более благоприятную обстановку, чтобы расправить свои крылья. Но этот покой длился недолго.

В Публ. Б-кe началась борьба элементов, выдвинутых революцией, с теми, которые не видели нужды в проведении политики в библиотечных делах. К тому же в эту пору уже всей русской и русско-еврейской интеллигенцией, которую революция выбросила с прежних постов, велась тяжкая борьба за существование.

В ней, конечно, Александр Исаевич оказывался незаменимым человеком. Его никто не боялся беспокоить. Его всегда можно было найти, и он всегда с готовностью вызывался делать все необходимое. Мне припоминаются десятки поводов, по которым я лично обращалась к нему за помощью для друзей и знакомых.

Александр Исаевич ездил к Горькому хлопотать об освобождении племянника проф. Л., который по недоразумению был арестован и без теплых вещей выслан в Архангельскую губ.

Он устраивал людей на работу в самой Публичной Библиотеке и в разных других учреждениях, где у него были многочисленные связи. Он доставал переводы для людей, которых по болезни нельзя было устроить на службе.

Он находил для больных места в клиниках (по тому времени это было дело почти безнадежное для простого смертного). Он доставал средства для нуждавшихся и был в восторге, приписывая мне заслугу, когда на деньги, им же добытые, мне удалось подкормить и поставить {141} на ноги нашего общего друга члена Государственной Думы, который заболел от истощения.

Я встретила его перед своим отъездом в Лондон в последний раз в Москве, в июле 1919 г., когда он сам делал попытку проехать на время к своей семье на Украину. Он выглядел усталым, осунувшимся, но помню, как он все-таки как то сказал в разговоре мне:

"Мой отец умер в 44 года, и в моей памяти он остался стариком, а мне вот уже 54 года, а я себя старым еще совсем не чувствую".

В течение следующего года я не получала от Александра Исаевича никаких известий. Я слыхала только, что он на обратном пути из Украины в Петроград серьезно заболел и был поставлен на ноги только благодаря наличию преданных друзей в Одессе.

В начале 1921 года несколько человек его друзей в Лондоне и Париже устроили для него отправку посылок АРА; была сделана попытка перевести ему немного денег. У меня сохранилось несколько писем Александра Исаевича за 1921 и 1922-ой годы. Он болезненно чувствовал отсутствие друзей, с которыми его связывала долголетняя совместная общественная работа.

Как этот человек, который так легко всем помогал, приходил в необычайное волнение от малейшего внимания, которое ему оказывали его друзья. "И я никогда не забуду, - писал он 10-го марта 1922 года, - "как при получении первой посылки Любовь Ильинишна (Жена А. И. Браудо.) плакала, а мы почти плакали. Так плачут, надо думать, от волнения в тюрьме при получении писем с воли. И вот сейчас мы сыты и все-таки ужасно несчастны. Я взят на содержание, а кругом нас гибнут люди, заброшенные и обреченные...