Александр II. Воспоминания - [8]

Обладая ясным умом, трезвыми взглядами и блестящей памятью, Екатерина Михайловна без труда следила за его мыслью. Иногда даже метким словом она помогала царю найти нужное решение. При ней царь мог свободно думать вслух. Мало-помалу он настолько доверился ей, что не принимал ни одного важного решения, не посоветовавшись с ней.

Сознание своей власти и высокой ответственности обычно заставляло Александра замыкаться в себе. Он мог подолгу совещаться со своими министрами, требуя от них полной откровенности и допуская даже возражения, но никогда он не давал им возможности быть свидетелями сомнений и противоречий, которые нередко предшествовали его решениям. Но Кате он мог открыть всю свою душу, не стесняясь и не сдерживаясь – ее нечего было бояться.

Отказавшись от света, вся уйдя в свою любовь, она не могла быть орудием в руках какой-либо партии. То, о чем они говорили друг с другом, было тайной для всех.

Когда какое-нибудь политическое осложнение беспокоило царя, он только в обществе своей Кати находил разрешение мучивших его вопросов. Уже благодаря тому, что не приходилось следить за своими словами, он яснее разбирался в самом себе.

* * *

Александр желал, чтобы впредь Екатерина Михайловна сопровождала его во всех путешествиях и, в частности, в ежегодных поездках в Эмс, на воды.

Император со свитой занимали там обычно отель Катр-Тур, а княжна Долгорукая и сопровождавшая ее госпожа Шебеко останавливались в соседней вилле, Petit Elysee.

В июне 1870 года эта вилла узнала секреты, за которые дорого заплатило бы французское правительство: Екатерина Михайловна была вовлечена в серьезные переговоры, которые велись тогда в течение четырех дней между Александром II, Вильгельмом I, князем Горчаковым и князем Бисмарком.

Царь объяснил ей все взаимоотношения европейских держав – рискованную политику Франции, подозрительную позицию Австрии, неизбежность надвигающегося конфликта и, вследствие этого, необходимость возобновить традиционный союз России с Пруссией, обеспечив себе некоторые преимущества на Востоке.

Месяц спустя, когда кандидатура Гогенцоллерна подлила масла в огонь, Александр говорил Екатерине Михайловне:

– Видишь, я был прав. В этом деле вина Франции несомненна.

Его мнение несколько смягчилось после Седана. Внезапное крушение политики Наполеона, победоносное движение германских армий на Париж, бешеный подъем немецкого национализма, непредвиденный и неограниченный рост прусского владычества заставили Александра призадуматься.

Он сохранял, однако, свои симпатии к Вильгельму и проявлял их публично. К тому же царь считал себя неразрывно связанным с Пруссией Эмским соглашением.

29 сентября к царю явился Тьер, умоляя его стать во главе нейтральных государств, чтобы обуздать вожделения Германии и принудить ее уважать европейское равновесие.

Многие находили впоследствии, что, взволнованный важностью своей миссии, Тьер ошибся в оценке приема, оказанного ему царем. Он придал слишком большое значение любезным словам царя, которые относились непосредственно к Тьеру как к знаменитому и уважаемому государственному деятелю, а не как к представителю Франции.

– Он чрезвычайно заинтересовал меня, – говорил Александр. – Какой поразительный ум! Он так глубоко верит в быстрое восстановление Франции, что нашел даже возможным предложить мне союз с ней. Это большой патриот, и у него благородное сердце. Я хотел бы что-нибудь для него сделать.

Но царь ничего не сделал. Он не понимал еще тогда опасности, какую представляло для России создание великой объединенной Германии. Ему пришлось понять это только три с половиной года спустя, когда наступил кризис 1875 года.

* * *

Той же осенью серьезное, интимное и вполне естественное событие нарушило спокойное счастье любовников. Екатерина Михайловна почувствовала себя беременной. В ней это событие, пробудив материнский инстинкт, вызвало гордую и яркую радость.

Но Александр был потрясен. Его угнетало сознание, что положение Екатерины Михайловны обнаружит ее незаконную связь с ним и послужит поводом для всякого рода сплетен и пересудов.

Конечно, страх перед тайной канцелярией внушал всему русскому обществу такое почтение к императорской особе, что никто не рискнул бы злословить громко. Но Александр отлично знал, что за закрытыми дверьми, в суетных и злобных перешептываниях будут беспощадно трепать и порчить имя его возлюбленной.

Любя Екатерину, восторгаясь идеальными формами ее тела, Александр огорчался также будущими переменами в ее внешности. Помимо этого, его терзал суеверный страх: ему казалось, что материнство грозит Екатерине смертельной опасностью.

Но все обошлось прекрасно. Беременность проходила благополучно, без всяких осложнений. Внешний вид Екатерины Михайловны так мало изменился, что даже невестка ее, в доме которой она жила, не замечала ее беременности. Фотография Екатерины, сохранившаяся от восьмого месяца беременности, не обнаруживает никаких изменений в ее фигуре.

11 мая Екатерина Михайловна почувствовала первые приступы болей. Чтоб сохранить все в абсолютной тайне, император решил, что при первых симптомах Екатерина Михайловна переедет в Зимний дворец в интимные апартаменты Николая I, бывшие обычным местом их встреч. Скрытые проходы, потайная лестница и, наконец, строгое запрещение входа туда кому бы то ни было надежно изолировали эту часть дворца.