Александр II. Воспоминания - [29]

Как раз в ту минуту, когда царская карета поравнялась с молодым человеком, он бросил свой пакет под ноги проезжавшим рысакам.

Страшный взрыв, густое облако дыма и снега, звон стекол и треск дерева, наконец, крики и стоны… – и зрелище предстало во всем своем ужасе.

Двое казаков и мальчик, тащивший корзину, были распростерты на земле. Рядом лежали убитые лошади. Задняя часть кареты была вывернута. На снегу темнели лужи крови и валялись осколки выбитых стекол.

Император, который остался цел и невредим, поспешил к раненым. Но уже со всех сторон сбегался народ. Соскочивши с саней, полицейские чины схватили покушавшегося, который упал, пытаясь бежать.

Полковник Дворжицкий, начальник эскорта, умолял царя сесть в сани и уехать как можно скорей. Но Александр хотел видеть анархиста, которого толпа грозила растерзать.

Когда он приближался к преступнику, кто-то из толпы спросил испуганно:

– Вы не ранены, ваше величество?

Царь ответил:

– Нет, со мной ничего не случилось, слава Богу.

Тогда покушавшийся поднял на него глаза и со злой усмешкой крикнул ему:

– Не слишком ли рано вы благодарите Бога?

В ту же минуту какой-то неизвестный, стоявший у перил канала в двух метрах от царя, бросил что-то в воздух. И второй громовой взрыв поднял новый вихрь дыма и снега.

Когда облако рассеялось, увидели на земле среди прочих жертв Александра II. Он пытался приподняться, опираясь на руки; лицо его было окровавлено, пальто изорвано, ноги обнажены и раздроблены. Кровь ручьем текла из его ран, кругом валялись клочья вырванного мяса. Его открытые глаза ничего не видели, губы бормотали бессвязно:

– Помогите мне… Жив ли наследник?.. Снесите меня во дворец… Там умереть…

С большим трудом царя уложили в сани полковника Дворжицкого и отвезли в Зимний дворец.

Княгиня Юрьевская спокойно сидела у себя, в шляпе и в пальто, ожидая возвращения мужа, когда вбежавший слуга испуганно крикнул:

– Идите скорей, княгиня, его величеству плохо.

Ни на минуту не теряя присутствия духа, Екатерина Михайловна подбежала к шкафу с лекарствами. Передав слуге несколько пузырьков с медикаментами, которыми Александр иногда пользовался, она быстро спустилась в кабинет императора.

Как раз в это время туда входил мрачный кортеж. Казаки опустили свою бесчувственную, окровавленную ношу на кровать, выдвинутую на середину комнаты.

Екатерина Михайловна, не растерявшись, давала необходимые распоряжения, сама принимая участие в оказании помощи раненому. Она растирала ему виски эфиром, подносила к его губам кислородные подушки, помогала даже хирургам накладывать повязки на ноги, чтоб приостановить беспрерывное кровотечение.

Прибывшие члены императорской семьи уступили княгине Юрьевской первое место у постели умирающего. Дыхание все реже вылетало из его груди и зрачки уже не реагировали на свет.

Воспользовавшись минутой, когда, казалось, он приходит в себя, протоиерей Рождественский дал ему последнее причастие. Затем царь снова впал в полное бесчувствие.

В половине четвертого Александр скончался, и руки женщины, которую он так любил, закрыли ему глаза навсегда.

В ту же минуту, согласно существовавшим законам, цесаревич становился императором. Ему представился случай тотчас же проявить свою власть.

В то время как слуги приступали к последнему туалету усопшего, граф Лорис-Меликов просил его распоряжений по делу, не терпящему ни малейшего отлагательства. Министр спрашивал Александра III, должен ли он согласно инструкциям, полученным накануне, велеть опубликовать завтра в официальном органе врученный ему царем манифест.

Без малейшего колебания Александр III ответил:

– Я всегда буду уважать волю отца. Велите печатать завтра же.

Но глубокой ночью министр внутренних дел получил распоряжение приостановить печатание манифеста. Это явилось результатом тайного совещания, которое абсолютистская группа устроила в Аничковом дворце.

Уступая страстным мольбам своих приближенных, молодой царь решил отсрочить исполнение отцовского завещания. Потребовалась, однако, вся энергия и пламенное красноречие знаменитого обер-прокурора Святейшего синода, фанатичного защитника неограниченной царской власти Победоносцева, чтобы добиться от Александра III такого решения.

Когда Лорис-Меликов получил ночное распоряжение, он воскликнул с горечью и презрением:

– Ничтожный человек! Он собственноручно уничтожил то, под чем сам подписался.

В последующие дни Победоносцев усилил свое давление на Александра III. Яркими красками он рисовал ему ужасную святотатственность новых течений, говорил, что самодержавие является опорой православной веры, проповедовал необходимость немедленного возврата к «мне-тическому идеалу московских царей» и, не переставая, повторял:

– Бегите из Петербурга, этого проклятого города. Переезжайте в Москву и переносите правительство в Кремль, но раньше всего удалите Лорис-Меликова, великого князя Константина и княгиню Юрьевскую.

И когда нерешительный государь, испуганный, безмолвный, ошеломленный, мучимый совестью, ускользал на несколько часов от упорной настойчивости Победоносцева, его приближенные продолжали твердить царю те же заклинания и мольбы.