Александр II. Весна России - [46]

Более гуманное правосудие

По мнению любого либерала, Россия заслуживала обвинения в варварстве не только из-за крепостного права, но и из-за организации правосудия, о котором еще в XVIII в. аббат Шапп д'Отрош писал: «Я видел, что в отдаленных канцеляриях правосудие продавалось почти открыто и что невиновного бедняка почти всегда приносили в жертву богатому преступнику». К продажности системы правосудия, которую обличали все путешественники и о которой русские знали и стыдились, добавлялось применение телесных наказаний — еще одно проявление варварства. Шапп д’Отрош отмечал: «Пытки после восшествия на престол императрицы Елизаветы свелись к батогам и кнуту». Но после этого лапидарного замечания он посвящает множество страниц описанию, иллюстрированному рисунками «батогов, которые в России считают простым наказанием», и рассказывает с ужасными подробностями об одном из таких наказаний, при котором он присутствовал: «Жертва, в данном случае девушка, полураздета, и ее секут, пока она не рухнет без чувств; ее лицо и тело покрыты кровью и грязью». Опросив очевидцев — ибо они там были, и во множестве — чтобы узнать, «за какое тяжкое преступление так наказывают», аббат узнал от них, что речь идет о горничной, которая «вызвала недовольство хозяйки тем, что не выполнила какую-то свою обязанность».

После знакомства с батогами аббат выяснил, как наказывают кнутом: есть простой кнут, «который нисколько не бесчестит, потому что в этом деспотическом правительстве каждый подвергается этому наказанию», и большой кнут, «который походит на колесование во Франции».

Если собственно колесование, сажание на кол и смертная казнь, применявшиеся почти до середины XVIII в., тогда уже были отменены, некоторые пытки, которые описывал этот бесценный очевидец, оставались в ходу, и к ним добавлялось «ужасное обращение с преступниками», которые к тому же могли быть виновными лишь в инакомыслии. Обращение в тюрьмах было столь жестоким, пишет Шапп д’Отрош, что для многих обвиняемых предпочтительнее была смерть.

Эта мрачная картина, которую подтверждали и другие путешественники, существовала в России век спустя, и прежде всего относилась к крепостным, беззащитным перед своими хозяевами. А ведь отмена крепостного права устраняла возможность прибегать к жестокому обращению. Вопрос телесных наказаний был, таким образом, поднят в 1861 г. после обнародования Манифеста в проекте закона, представленном Александру II. Этот документ обсуждался в Совете министров, где, очевидно, никто и не думал защищать эту варварскую практику. 17 апреля 1863 г., в день рождения монарха, был издан указ об отмене телесных наказаний. Некоторые пережитки тем не менее сохранились. Волостные суды еще могли включать в свои приговоры наказание кнутом. Кнут также сохранился в армейских штрафных ротах и в арестантских отделениях, где у охранников было полное право воспользоваться им, чтобы подавить попытки бунта или побега. Но речь шла уже об исключительных случаях. И военные и тюремные власти призывали к бдительности во избежание того, чтобы такие исключения стали правилом. Использование кнута осуждалось из моральных соображений, и в указе уточнялось, что он ни под каким предлогом не может быть использован против осужденных по политическим мотивам ни в тюрьме, ни в сибирской ссылке.

Отмена телесных наказаний, порывавшая с варварскими порядками, была первым шагом на пути великой реформы судебной системы, которую либералы считали столь же необходимой, сколь и отмену крепостного права. Существующая система была не только не приспособлена к быстро менявшемуся обществу, но и не популярна из-за устаревших методов непомерной бюрократизации и коррупции. К тому же процедура была полностью засекречена, судьи ограничивались объявлением приговора, что заставляло подозревать в каждом вердикте незаконность или обман. Иван Аксаков писал: «Старый суд! При одном воспоминании о нем волосы встают дыбом, мороз дерет по коже!..» С начала 60-х годов XIX в. либералы требовали во что бы то ни стало введения трех необходимых изменений: публичных процессов, выборных присяжных заседателей, несменяемых судей. Внимательно отнесшийся к этим требованиям Александр II поручил Секретному комитету под председательством графа Дмитрия Блудова подготовить реформу, ориентируясь на самые авторитетные европейские образцы[83].

Условием любой правовой реформы является разделение властей, которого не существовало в России, несмотря на попытки, предпринимавшиеся в предыдущем веке Петром Великим и прежде всего Екатериной II, читательницей и почитательницей Монтескье. Вплоть до правления Николая I в России сохранялось Соборное уложение 1649 г.; в него вносились поправки, затем оно было заменено новым сводом законов, что, однако, не меняло саму судебную систему. На практике эти изменения еще больше запутали ситуацию, при которой законы, указы, административные постановления, все документы, одобренные монархом, пользовались равным статусом. Законы, модифицировавшие политический строй России или основные законы монархии, имели ту же ценность, что и документ, удовлетворявший местные нужды, такие как устройство фабрики в посаде. Некоторые документы обнародовались в торжественной обстановке, но другие, не менее важные, так и не были доведены до сведения общественности. Наконец, русские не различали того, что разделяло разные области права: того, что относилось к государству и государственным учреждениям, от уголовной юстиции или гражданского права. Путаница, царившая в этой сфере, имела горячих сторонников, которые считали ее необходимой для авторитета государства. Такой, например, была позиция главы тайной полиции Николая I графа Бенкендорфа, который утверждал, что «законы пишутся для подчиненных, а не для начальства».