Александр I и Наполеон - [13]

После того как все было рассчитано с первого и до последнего хода, силы мобилизованы, роли распределены, Бонапарт исполнил переворот, как по нотам, если не считать одной заминки, случившейся, впрочем, уже на второй день переворота.

Утром 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. на заседании Совета старейшин депутаты — сторонники Бонапарта, следуя заготовленному для них сценарию, объявили, что в Париже раскрыт «страшный заговор террористов». Встревоженный Совет решил поручить Бонапарту подавление заговора с назначением его командующим войсками Парижа и окрестностей, а пока заседания обоих советов перенести в Сен-Клу, пригород столицы, где советы могли бы работать и где, кстати, их можно было бы разогнать спокойнее, чем в Париже. Там, в Сен-Клу по сценарию переворота обе палаты должны были передать всю власть в стране Бонапарту.

Однако на следующий день Совет пятисот вышел из рамок сценария. Его депутаты остро ставили три вопроса: где доказательства, что раскрыт заговор? для чего оба совета «сосланы в деревню»? с какой целью Бонапарт получает чрезвычайные полномочия? Наполеон в сопровождении генерала Лефевра и четырех гренадеров сам пришел в зал заседаний Совета, чтобы дать делу нужный ход, но ему не дали говорить. Депутаты обступили его с криками: «Долой разбойника! Долой тирана! Вне закона!» Они толкали его, пытались схватить за горло, Жозеф Арена (земляк и старый недруг Бонапарта) норовил ударить его кинжалом. Лефевр скомандовал гренадерам: «Спасем нашего генерала!» — и они с трудом буквально вырвали Бонапарта из рук разъяренных депутатов, помогли ему выбраться из зала. Появившийся откуда-то Ожеро кольнул его: «В хорошенькое положеньице вы себя поставили!» «При Арколе было еще хуже! — отвечал Наполеон. — Сиди смирно! Сейчас все изменится!»

Теперь Наполеон мог рассчитывать только на грубую силу. Верные ему войска уже были стянуты в Сен-Клу под предлогом охраны советов. Он сел на коня, выехал к ним и сказал им несколько слов, как только он мог говорить с солдатами: «В Совете пятисот собрались заговорщики. Они угрожают мне, Республике, народу. Солдаты, могу ли я рассчитывать на вас?» Исторгнув у солдат сочувственные возгласы, заверяющие в преданности, Бонапарт дал знак Мюрату, тот — Леклерку. Две колонны гренадеров — одна вслед за Мюратом, другая за Леклерком — под барабанный бой и с ружьями наперевес вломились в зал заседаний. Перекрывая дробь барабанов, загремел голос Мюрата: «Вышвырните-ка мне всю эту свору вон!» Депутаты, вмиг потеряв всякую респектабельность, со всех ног бросились из зала — и в двери, и в окна. Путаясь ногами в своих царственных тогах, они прыгали из окон с криками «Да здравствует Республика!» Через пять минут Бонапарту доложили, что «помещение очищено».

Тогда Бонапарт поставил в разыгранной драме трагикомичную точку. Он приказал собрать сколько-нибудь депутатов, еще не успевших спрятаться. Их вернули в зал, оформили как «заседание Совета пятисот» и предложили им принять декрет, по которому обе палаты подлежали самороспуску, а вся власть над Республикой вручалась трем консулам: Бонапарту, Сиейесу, Роже-Дюко. Декрет был «принят» единогласно. Вслед за тем Совет старейшин, уже информированный о судьбе младшей палаты, вотировал тот же декрет без прений. Все было ясно, кроме одного: зачем Бонапарту пристяжные?..

Итак, «восемнадцатое брюмера»[21] генерала Бонапарта свершилось. За два дня переворота не раздалось ни одного выстрела, ни один человек не был убит, ранен или даже арестован. Но переворот был эпохальный, хотя трактуют его по-разному. Советские историки большей частью (включая самого крупного из них — Е.В. Тарле) поддерживали ленинско-сталинский тезис о том, что Наполеон «задушил революцию» и установил «контрреволюционную диктатуру». Французские исследователи склоняются к точке зрения А. Вандаля: контрреволюция во Франции наступила уже давно — особенно с 18 фрюктидора (4 сентября) 1797 г., когда три члена Директории (П. Баррас, Л. Ларевельер и Ж. Ребель) установили в стране чрезвычайное положение, лишив полномочий 177 депутатов, 65 из них отправив без суда в ссылку, закрыв 42 газеты и отдав под надзор полиции все остальные; Бонапарт же «был последней картой революции. Правящая группа революционеров поставила его, рассчитывая, не выйдет ли Вашингтон. Но вышел Цезарь».

Думается, здесь, как часто бывает, истину надо искать между крайними точками зрения. Конечно, переворот 18 брюмера был контрреволюционным, поскольку он нарушал действовавшую конституцию Республики, упразднял законную парламентскую структуру и вел к насаждению авторитарного режима. Но, с другой стороны, переворот остановил начавшийся еще 9 термидора и ускорившийся с 18 фрюктидора процесс сползания Республики вправо, к возможной реставрации феодализма. Не зря один из крупнейших деятелей революции генерал Ж. Лафайет написал тогда Бонапарту: «18 брюмера спасло Францию». В этом смысле 1799 год был генетически связан с 1789 годом. Брюмер изменял, опрокидывал, разрушал многое, но — в рамках революционного наследия. В конце концов, — согласимся с авторитетным мнением Альбера Собуля! — и личную диктатуру Наполеона, «как бы гениален ни был ее носитель, удалось навязать революционной нации, только сохранив основные завоевания 1789 г.».