Александр I и Наполеон - [104]

В тот же вечер Коленкур с маршалами вернулись в Фонтенбло и уведомили Наполеона об измене Мармона и о требовании союзников. Император почти всю ночь (самую горестную до тех пор за всю его жизнь) просидел в раздумье. Утро 6 апреля 1814 г. застало его готовым к единственно возможному решению. Он позвал маршалов и в их присутствии написал на листке бумаги пять строк, отныне и навсегда вошедших в мировую историю: «Союзные державы провозгласили, что император Наполеон — единственное препятствие к восстановлению мира в Европе. Император, верный своей присяге, заявляет, что он отказывается за себя и своих наследников от престолов Франции и Италии, будучи готов пожертвовать всем и даже собственной жизнью для блага Франции. 6 апреля 1814 г., во дворце Фонтенбло. Наполеон»[120].

Итак, все было кончено. Парадоксальный факт: в кампании 1814 г. Наполеон не проиграл ни одного сражения (11 из 14 выиграл и три свел вничью), но именно тогда он был окончательно побежден. Стендаль не без оснований считал, что «из всех военных подвигов» Наполеона «наибольший восторг потомства будут возбуждать» его победы 1814 г. Крупнейшие авторитеты, включая А. Жомини, Ф. Энгельса, Е.В. Тарле, ставят эти победы с точки зрения военного искусства вровень с лучшими достижениями наполеоновского гения. Но победить 6-ю коалицию в 1814 г. только силами армии без общенародной поддержки Наполеон не мог, даже если бы не предал его Талейран, не изменил Мармон. Коалиция все равно задавила бы его громадным и постоянно нараставшим количественным превосходством сил…

Париж в те дни стал штаб-квартирой 6-й коалиции. Союзные государи, их министры, дипломаты и генералы предались двум заботам. Одна из них — празднование одержанной победы, что выражалось в ежедневных молебнах, парадах, балах, визитах и просто в хозяйском лицезрении красот Парижа. Александр I преуспевал в этом больше других. Он бывал всюду, осматривал все и вся — от Академии наук до лечебниц для умалишенных (парижане острили, что после его посещений число женщин, сошедших с ума, возросло). Будучи неизменно в центре внимания, он ронял фразы, которые тут же записывались и становились историческими. Так, в Тюильри перед картиной с изображением Аустерлицкой битвы он сказал: «Здесь не стыдно вспомнить и об Аустерлице»; — а у 43,5-метровой Вандомской колонны, на вершине которой стоял бронзовый Наполеон, усмехнулся: «Если бы меня поставили так высоко, у меня закружилась бы голова». Роялисты усмотрели в царской усмешке добрый для себя знак и 9 апреля 1814 г. сняли с колонны статую Наполеона, заменив ее королевской лилией[121].

Ощущая себя Агамемноном, царь все делал, что называется, в свое удовольствие, никому не подыгрывая и вынуждая всех приспосабливаться к нему. Так, он обрадовал роялистов, устроив богослужение на месте казни Людовика XVI, но и шокировал их: навестил императрицу Жозефину (долго беседовал с ней наедине, гуляя по парку), а затем почтил своим присутствием ее похороны.

К восстановлению королевства Бурбонов (что было второй заботой союзников) Александр относился сдержанно. По-видимому, лагарповский заряд отвращал его симпатии от дореволюционного, уже архаичного, хотя и легитимного режима. Кстати, Фредерик Цезарь Лагарп был опять рядом с Александром. Он приехал к царю в январе 1814 г. и уже три месяца не разлучался с ним как его личный советник. 10 апреля Александр демонстративно пожаловал ему высший орден Российской империи — св. Андрея Первозванного, хотя Лагарп имел в России только чин полковника.

Лагарп настойчиво «тянул Александра в сторону Бернадота». Сам Александр, не возражая в принципе против «шведского француза», готов был посадить на трон Франции даже Евгения Богарне. В штаб-квартире союзников Франц I стоял за регентство Марии Луизы, Фридрих Вильгельм III — за любой вариант без Наполеона и только Р. Каслри — решительно за Бурбонов.

К Бурбонам подталкивали царя близкие К нему эмигранты, в первую очередь — земляк и личный враг Наполеона К.О. Поццо ди Борго. Но решающим образом повлиял на Александра… Талейран.

В апрельские дни 1814 г. «хромой бес» развил фантастическую активность. Пустив слух, будто под Елисейский дворец, где хотел остановиться Александр I, заложена мина, Талейран поселил царя в своем особняке[122] и тем самым резко увеличил свой политический вес. Затем он собрал меньше половины сенаторов и, не смущаясь отсутствием кворума, заставил их вотировать декрет о низложении Наполеона, скомплектовал и возглавил Временное правительство Франции, а главное, склонил Александра к признанию Бурбонов неотразимым в глазах царя аргументом: «Регентство или Бернадот — интрига. Только Бурбоны — принцип».

Зато судьбу Наполеона Александр решил, можно сказать, единолично. Притупилось ли в отмщенной душе царя личное чувство ненависти к повергнутому властелину мира, или он изобразил себя для саморекламы великодушным, а может быть, как победитель действительно проявил великодушие к побежденному, — как бы то ни было (скорее всего, было и то, и другое, и третье), Александр отверг возражения Талейрана, Каслри и даже Меттерниха и настоял на своей идее: сохранить за Наполеоном императорский титул и предоставить ему в пожизненное владение остров Эльбу, в 50 км от его родины — Корсики.