Александр и Алестрия - [15]

Дует ветер, висячие сады осыпают землю дождем лепестков.

Вавилонская башня исчезла, Вавилон сам стал башней, уносившей горожан, дворцы, улицы, сады и каналы по виткам гигантской спирали к небесам. Широкие проспекты вились вокруг узких улочек. Вавилоняне выкорчевали все деревья и кусты, чтобы облегчить передвижение по городу, и пересадили их на крыши и стоящие на высоких столбах террасы. Но тележки, возы, верблюды и лошади продолжали сталкиваться. Заторы на улицах возникали так же неожиданно, как и рассасывались. Мастерские ремесленников, рестораны, курильни, таверны и бани работали день и ночь. Люди входили и выходили, поднимались по лестницам домов с балюстрадами и спускались под землю, где в полутемных, освещенных масляными светильниками залах звучала чарующая музыка. Шорох одежды и стук подметок сливались с цокотом копыт, звяканьем стаканов, гомоном голосов и шумом из окрестных домов. Гул жизни не замирал ни на мгновение, эхом отражаясь от крашеных стен, затихая к вечеру и усиливаясь с восходом солнца.

На углах улиц стояли храмы разных богов. Представители всех рас молились там, каждый на своем языке. Каждый вавилонянин одевался, как хотел, и благоухал духами, привезенными из родных краев. Ароматы далеких стран смешивались с запахами еды. Новорожденных встречали в мире живых, следуя тысяче разных обрядов, а в мир иной людей отправляли обнаженными и в саванах, сжигали, мумифицировали, хоронили или отдавали хищникам. Каждый отправлялся на небеса или в ад — верхом или на корабле, в цепях или на крыльях.

Гул величайшей метрополии смолкал у подножия Царского города. Там жили придворные и министры. Их дворцы и резиденции поражали воображение роскошью, богатством и уникальными фресками. Когда солнце начинало клониться к закату, нарисованные растения и звери как будто оживали: на стенах дрались обезьяны, на крышах распевали попугаи, собаки гнались за леопардами, пчелы вились над розами и гвоздиками. На фронтонах гордо красовалась хищная птица с хвостом, отливающим всеми цветами радуги. Мне рассказали, что имя ей — Феникс. Раз в сто тысяч лет Феникс умирает, сгорая в пламени, и возрождается из пепла.

Когда я оглядывал победителей, а потом переводил взгляд на побежденных, мною овладевал стыд. Простоволосые македоняне и греки были одеты в льняные туники, их волосатые ноги с черными от грязи ногтями на пальцах были обуты в простые кожаные сандалии. А персидские сановники носили тюрбаны и парчовые одеяния, ниспадавшие на шитые золотом туфли. Каждый держал в руке цветок, указывавший на род его занятий. Бритоголовые надменные евнухи, повсюду сопровождавшие своих господ, носили жилет поверх короткой туники и широкие тканные из золотой нити шаровары. Развитая цивилизация одевает людей. Она прикрывает их плоть, заплетает волосы, украшает пальцы драгоценными камнями, чтобы человек отличался от животного. Я, победитель Дария, должно быть, выглядел в глазах персов предводителем орды дикарей, хлынувшей на Восток с Запада.

В Пелле главенствовали пять цветов: поля были зелеными, леса желтыми, дома белыми, море синим, а земля черной. Когда управитель распахнул передо мной ворота оплота наслаждений, меня ослепили разноцветье красок и букет тонких ароматов.

Евнух, продавший Вавилон Александру, улыбался и то и дело низко кланялся. Он шел, пятясь, впереди меня, а юные музыканты-кастраты воспевали мои подвиги. На шее евнуха висело янтарное ожерелье, голова его была непокрыта, тройной подбородок дрожал, глаза — голубой и желтый — с тревогой ловили мой взгляд. Нервно перебирая пальцами четки из крупных рубинов и изумрудов, он проводил меня в покои своего бывшего хозяина. Я получил не только ложе Дария, но и его рабов, и гинекей.

В сердце Вавилона располагался Царский город. В центре этого города находился Город утех, а на самом верху, под небесами — мои покои.

До моего слуха больше не доносились ни крики солдат, ни грохот оружия. Я слушал журчанье фонтанов и пение птиц. Под сводчатыми окнами цвел самый прекрасный сад на свете. Любуясь им, человек забывал прошлые горести и страх перед будущим. Евфрат змеился по долинам, где цвели розы, фиалки и гвоздики, мимо апельсиновых рощ и зарослей жасмина, питая своими водами поросшие кувшинками пруды.

Я лежал на постели, и воспоминания о жестоком солнце, резком ветре и бесконечном походе отлетали прочь. Я раскинулся на горе мягких подушек, под широким пологом, и рассматривал купол потолка, убедительно доказывавшего превосходство персидской науки. В просторных покоях не было ни колонн, ни стоек, ни поперечных балок. Массивная кровля держалась на шести стенах благодаря изобретательному распределению веса, который греки просто не сумели бы рассчитать. Негаснущие канделябры освещали фрески: цветы, вплетенные в геометрический узор, шли по верху стены, а точно на высоте глаз, на плитах с золотым напылением, был изображен сам Дарий — молодой, красивый, в царском тюрбане. Сцены повседневной жизни сменяли одна другую. Чтение, декламирование стихов, ловля бабочек, танец обезьянок, путешествие на спине слона, пиры на лоне природы, купания… даже во время купаний Дарий не снимал тюрбан. За долгими прогулками следовали любовные утехи. Каждая сцена сопровождалась стихотворной вязью. В нижней части стены были выложены мозаики с изображением прозрачного источника, экзотических растений и множества наложниц — молодых и чувственных красавиц. Героиней всех любовных сцен была фаворитка Дария — хрупкая, белолицая, с огромными глазами и крошечным ртом.