Александр Гумбольдт - [4]
Гёте, сопровождавшему герцога Карла Августа весной 1778 года в его поездке из Веймара в Берлин на военный парад, в «большом свете» прусской столицы жилось, по его собственным словам, куда менее вольготно, чем в долине Ильма [3].
«Нет сомнения, — писал он г-же фон Штейн, — чем выше свет, тем отвратительнее этот фарс, и я мог бы поклясться, что любая непристойность или вульгарная шутка на сцене народного театра не так отталкивает, как ярмарка великих, средних и малых вперемежку». Георг Форстер после нескольких недель пребывания в Берлине делился своим разочарованием столицей в письме к писателю и философу Фридриху Генриху Якоби (от 23 апреля 1779 года). «Мои умозрительные представления о Берлине, — писал он, — оказались ошибочными… Внешнюю, показную сторону я нашел намного красивее, но внутренняя жизнь народа предстала мне в неприглядном виде. Берлин — это, конечно же, один из красивейших городов Европы. Но жители! Гостеприимство и естественное наслаждение жизнью у них выродилось в бесконечные застолья, гастрономические излишества и мотовство, я бы даже сказал — обжорство; просвещенное свободомыслие — в самодовольное щегольство „опасными“ фразами и глупую браваду… а что хуже всего — среди местных мудрецов и маэстро книжной учености я сплошь и рядом наталкиваюсь на спесь и самомнение… о чем уж еще говорить?… За пять недель я побывал на обедах и ужинах в 50–60 разных домах, и везде мне приходилось нудно рассказывать одно и то же, терпеливо отвечать на одни и те же дежурные вопросы, короче говоря, помогать праздным людям убивать время…»
Тон в прусской столице в те времена задавали чиновничье и офицерское сословия — последнее состояло в основной массе из малообразованных дворян. Духовенство было очень неоднородным: в этой среде встречались и люди просвещенные, прогрессивно настроенные, выступавшие за распространение знаний, и воинствующие мракобесы, и тихие невежды. Что касается образования как такового, то в Берлине оно было не в чести. Лишь считанные единицы, чаще всего из купеческого сословия, обычно те, что недавно выбились из бедных, всерьез и упорно тянулись к учению, а когда не удавалось пробиться к культуре самим, любой ценой стремились дать образование детям.
Важное место в культурной жизни столицы, да и всей страны играл в то время берлинский кружок просветителей. В него входили: близкий Лессингу популярный философ-моралист Мозес Мендельсон; поэт и преподаватель философии Карл Вильгельм Рамлер; профессор йоахимстальской гимназии писатель Иоганн Якоб Энгель; математик и эстетик Йоганн Георг Зульцер, швейцарец по происхождению, в книготорговец, издатель и писатель Фридрих Николаи. Одна из заслуг берлинского кружка состояла в том, что он энергично противодействовал поощрявшейся двором политике «офранцуживания» культурной и научной жизни прусской столицы, усилению влияния приглашенных сюда французских придворных ученых, художников и писателей. Своего университета Берлин в те годы еще не имел, а основанная Лейбницем Академия наук в годы царствования невежественного «короля солдат» Фридриха Вильгельма I пришла в упадок. При Фридрихе II новым президентом академии был назначен французский математик Мопертюи, чья ограниченность стала мишенью язвительных насмешек Вольтера и чье присутствие при дворе в течение целого полутора десятка лет обходилось казне в 2 тысячи фунтов серебром ежегодно. Тот самый Мопертюи, который собирался доказать существование бога математически. Насмешки по адресу академии сыпались со всех сторон. Не удержался от соблазна и Лессинг, написавший вместе с Мозесом Мендельсоном сатирический памфлет на нее. Да и что удивляться — Прусская академия наук являла собой, по существу, жалкое зрелище, и тот, кто хоть чего-нибудь стоил, уходил из нее. С чувством глубокого разочарования покинул ее, например, талантливый швейцарский математик Эйлер (это после двадцати пяти лет работы в ней), чтобы вернуться в Петербург. Некоторое представление о состоянии прусской академической науки могут дать два таких примера. К тому времени, когда Гумбольдт поступил в университет во Франкфурте-на-Одере (1787 г.), Прусская академия со всей серьезностью изучала изобретение, автор которого предлагал надежный способ добычи золота из «некой влажной соли». А вот фармацевт и химик Андреас Сигизмунд Маргграф, член академии с 1738 года, с 1754 года возглавлявший ее химическую лабораторию, открывший «сладкую соль» в обычной свекле, был публично осмеян, когда вознамерился извлечь этот продукт из местной свеклы. Лишь его ученику Францу Карлу Ашару удалось продемонстрироватьв 1799 году первую сахарную голову, полученную из немецкой свеклы, и тем самым открыть путь развитию важной отрасли сельскохозяйственного производства.
