Александр Дюма Великий. Книга 1 - [9]

Отсюда и потребность полностью обнародовать свое свидетельство о рождении, которое он приказывает доставить из Виллер-Котре. Здесь требуется одно уточнение. Дитя своих трудов, Генерал гордился именем, которое сам себе выковал. Поэтому в 1802 году Александр был записан просто Дюма. И только в 1813 он становится Дюма-Дави де ля Пайетри по просьбе его матери[10]. Пустяк, но зато теперь он может с полным правом торжествовать победу:

«Если бы я был бастардом, я бы просто-напросто смирился с прочерком, как это сделали самые знаменитые из бастардов, к каковым я никогда не принадлежал, и, подобно им, достиг бы такого физического и духовного совершенства, что имя мое приобрело бы собственную значимость. Но что делать, господа! Я не бастард, и публике вслед за мной следует смириться с фактом моей законности».

Затем он попытается отринуть и отцовскую незаконнорожденность. С этой целью он полностью воспроизводит и свидетельство о браке своих родителей, подчеркнув имя Тома Александр Дави де ля Пайетри, сын покойного Александра Антуана Дави де ля Пайетри, а также слова: «принимая также во внимание извлечения из их метрик», которых, однако, он не обнародует. Была ли в его распоряжении метрика отца? Знал ли он правду о первых его годах в Сан-Доминго? Все это не имело бы ни малейшего значения, если бы тема незаконнорожденности — расовой, социальной или семейной — не присутствовала бы с такой настойчивой очевидностью в его жизни и творчестве.

Вполне вероятно, что Александр никогда не сомневался в том, что был сыном своего отца, но, возможно, как у каждого, в его детстве или отрочестве был момент сочинения некоего «семейного романа», в котором видишь себя найденышем, а настоящий отец твой — король. Или раб. Писателю же «семейный роман» может послужить основой для многих книг. И Александру к 1847 году уже послужил для двух, и каких! Для «Антони», одной из лучших его пьес, о герое которой, бастарде по рождению, он скажет: «Антони — это я». И для одного из первых его больших романов «Жорж» — о мулате, бастарде в том смысле, в котором и в наши дни говорит о полукровках язык обыкновенного расизма.

К концу своей жизни Александр признается, что сделал «пятьсот детей»[11]. Если предположить, что речь идет не о книгах его, то к 1847 году он должен был уже произвести на свет примерно двести пятьдесят бастардов. Из них он признает лишь двух. И не узаконит больше никого. Что касается сына его Александра, то и тот должен был дожидаться сознательного возраста, чтобы обрести отца. Не следовал ли он безотчетно модели своего дедушки? Разумеется, нет! Ведь маркизик дал свое имя Генералу, когда тому исполнилось четырнадцать, а Александр срок сократил вдвое и, кроме того, детьми своими никогда не торговал, благодаря чему сын его получил возможность самолично продаться Второй Империи и ее нравственному порядку. И еще одна пикантная подробность: автор слезливого «Побочного сына» не нашел ничего лучше, как поторопиться сделать такого же русской княгине, на которой, правда, он потом женится, когда она овдовеет. В числе других — существенное различие между отцом и сыном: единственная супруга Александра Великого была бесплодна.

В июле 1802 года Генерал в Виллер-Котре совершенно не беспокоился ни по поводу негритюда, ни по поводу незаконности рождения. Явление на свет долгожданного сына он воспринимает под знаком мужественности. В письме к Брюну, которого он просит быть крестным отцом, рядом с сестрой Александра — крестной матерью, он расхваливает сложение младенца, восхищается его размерами. «Знаешь, если он и теперь будет продолжать расти с такой же быстротой, как во чреве матери, он, пожалуй, достигнет неплохих результатов». И дальше в постскриптуме: «Возвращаюсь к моему письму, чтобы сообщить тебе, что парень только что выдал струю выше своей головы. Добрый знак, не так ли?!» Это проявление мощи не становится менее достоверным, оттого что им пользуются в качестве апокрифа[12]. Так же, как тот факт, что, отказавшись вначале быть крестным отцом под предлогом, что все его прежние крестники умирали, а на самом деле из опасения прогневить Первого Консула, у которого Генерал по-прежнему был в немилости, Брюн в конце концов соглашается крестить по доверенности. Возможно, факты не идеально точны[13], но отнюдь не лишены политической значимости для момента, когда Александр их излагает, выбирая себе в крестные отцы одного из тех, кто будет убит роялистами в 1815 году во время Белого Террора.

Вскорости после рождения Александра Генерал официально получает отставку как следствие своего отказа Бонапарту отправиться в Сан-Доминго, чтобы восстановить там рабовладельческий порядок. Напрасно будет требовать он недополученные двадцать восемь тысяч пятьсот франков жалования плюс пять тысяч франков компенсации за плен, пожизненный консул и в скором времени император злопамятен, мелочен и скуп. На содержание семьи у Генерала имеются отныне четыре тысячи франков в год, из которых следует вычесть тысячу двести — плату за шикарный пансион Эме в Париже. Конечно, это еще не нищета, да и кое-какие сбережения Генералу удалось сделать, судя по тому, что он переезжает из Виллер-Котре в расположенный неподалеку замок Фоссе, который он снимает у хозяев.