Алекс & Элиза - [10]

В голосе отца прозвучали обвинительные нотки, когда он произнес «большинство наших мужчин отправились на войну», но Элиза была слишком потрясена упоминанием военного трибунала, чтобы обратить на это внимание. Неужели ее прославленный, благородный, безупречно честный отец действительно предстанет перед военным судом? Это казалось невероятным.

Голова полковника Гамильтона склонилась в почтительном поклоне.

– Конечно, сэр, – сказал он извиняющимся тоном. – Но дело в том…

– Да, полковник?

Отец уже отвернулся от Гамильтона и теперь разглядывал гостей, собравшихся в огромном зале первого этажа. Определенно, ему уже не о чем было говорить с нежеланным гостем.

– Сэр, дело в том, что штаб не заказал мне гостиницу, а сам я совсем незнаком с Олбани. Я посмел надеяться, что смогу провести ночь…

– Здесь? – В голосе генерала Скайлера прозвучало насмешливое удивление. – Да, вот так ситуация, не правда ли? К сожалению, – на самом деле в его голосе вовсе не было сожаления, – мы уже спим по двое в комнате в связи с наплывом гостей и, определенно, не имеем возможности разместить вас в доме.

Алекс пожал плечами.

– Спрошу, не сможет ли Роджер найти вам местечко в амбаре.

С этими словами генерал Скайлер отвернулся и направился в сторону бального зала. Элиза быстро отступила назад, чтобы не быть замеченной, но зацепила вышитой туфлей нижний край перил и оторвала бусину, которая тут же поскакала по ступенькам вниз. Напудренная голова повернулась и поднялась. Худощавое, невероятно юное лицо теперь было обращено к ней. В его резких чертах читался хищный, острый ум. Длинный, прямой нос, яркие голубые глаза. Но самой выдающейся частью лица, тем не менее, были брови. По какой-то причине Элиза всегда думала, что Александр Гамильтон должен быть темноволосым, но оказалось, что он рыжий, а лицо его выражает лукавство, даже сейчас, после того как его буквально искупали в сарказме. Слухи не лгали: Александр Гамильтон был до неприличия хорош собой.

Будучи замеченной, она выпрямилась и спустилась по лестнице со всем возможным достоинством. По мере ее приближения скулы полковника Гамильтона все больше краснели, соревнуясь по цвету с бровями и выдавая, что он узнал в ней дочь генерала Скайлера и понял, что она подслушала их беседу.

– Полковник Гамильтон, – сказала она, даже не взглянув на гостя, и проплыла мимо него в зал.

5. Кот и канарейка

Бальный зал в особняке Скайлеров, Олбани, штат Нью-Йорк

Ноябрь 1777 года

После непростого разговора с генералом Скайлером у черного входа и незабываемого появления его дочери, гордо проплывшей мимо, Алексу пришлось несколько минут потоптаться в крошечной задней прихожей, чтобы не сложилось впечатление, что он преследует девушку. Он задумался, какую из сестер он видел, – может, Анжелику, которая, по словам Китти, была самой решительной? Или Пегги, самая красивая? А может, это та самая Элиза, о которой Китти говорила чаще всего? Кем бы она ни оказалась, взгляд, брошенный на него, ранил сильнее самых обидных слов генерала.

И это было не единственной его проблемой в данный момент. Обычно он не носил парик, но сегодня решил изменить своим привычкам. Не ради встречи с генералом Скайлером, а в надежде попасть на сегодняшний бал, о котором вот уже три дня, с самого его приезда, говорил весь Олбани. Он провозился с булавками минут десять, прежде чем оставить бесполезные попытки сделать все как полагается, а после целый день провел с отчетливым впечатлением, что волосы под париком сбились в колтун. К тому же от него ужасно чесалась голова. К сожалению, не было никакой возможности просунуть палец под парик, не сдвинув его набок окончательно. Но он чувствовал, что, если не удастся почесать голову, причем немедленно, просто сорвет с себя парик, а после еще и выдерет собственные волосы.

Он оглянулся в поисках зеркала, но ничего не нашел, поэтому вынужден был вглядеться в собственное отражение в створке задней двери. Ему удалось пробраться пальцами под парик, при этом не слишком его сдвинув, но как только он начал чесаться, дверь распахнулась, и там, где только что было его отражение, возникло невозмутимое лицо слуги. Алекс узнал в нем Роджера, камердинера хозяина дома, которого видел в рабочем кабинете генерала.

– О, кхм, прошу прощения, – смущенно произнес Алекс, отдергивая руки от головы и чувствуя, как парик окончательно сползает набок.

На вид Роджеру было около тридцати. Это был сухопарый, величественный мужчина, уверенный вид которого говорил о том, что он вполне понимает, насколько его хозяин зависит от него, и не стесняется этим знанием пользоваться. Он усмехнулся, может быть, при мысли о джентльмене, приносящем извинения слуге, а, может, и при виде беспорядка на голове Алекса.

– Позвольте, сэр.

Алекс собрался было отступить с пути Роджера, но тут камердинер протянул руки к парику полковника и, прежде чем молодой человек понял, в чем дело, ловко просунул пальцы под парик и начал чесать зудящую под ним кожу.

– О мой бог, – выдохнул Алекс, когда к нему вернулся дар речи. – Это так… чудесно!

– Мне случалось выполнять подобные поручения для генерала, – объяснил Роджер, в последний раз почесав голову Алекса, вытащил пальцы из-под парика, а затем быстро и сноровисто вернул его на место. – Ну вот, сэр. Теперь вы выглядите так, словно можете пленить кого угодно, будь то отряд британцев или, – он кивнул на двери за спиной Алекса, – бальный зал, полный прелестных дам.