Альбион - [9]

Солнце скрылось за облаком, изменив цвет моря и пляжа, и через минуту показалось снова.

Он заметил, что женщина изо всех сил старается подавить улыбку.

— Ты очень странный морской зверь, — сказала она. — Пожалуй, тебе стоит закопать это на одном из полей, может, злаки там будут расти лучше.

В нём снова проснулась злость, но он уже контролировал себя. Глупо было винить идиотку за её слова. Кроме того, что плохого, если Белла возродится в виде колоска пшеницы или ячменя? Может, это даже лучше, чем обыкновенная могила. Да… Пожалуй.

— Ладно, — сказал он наконец.

— Мой отец будет очень рад и благодарен.

Они шли молча. Терману становилось всё труднее и труднее дышать, и он стал спотыкаться под грузом мёртвого тела. День был жарким. Когда они поднимались на вершину небольшого холма, покрытого колкой выгоревшей травой, пот стекал с него ручьями. С вершины открывался вид на пёстрый ковёр полей, раскинувшихся на слегка покатой равнине. Поля были разграничены аккуратными изгородями. Неподалёку он увидел кирпичный дом, за которым виднелись и другие дома, сбившиеся в кучу среди полей.

— Вот здесь мы и живём, — улыбнулась женщина.

Он попытался улыбнуться в ответ.

— Где мне вырыть могилу?

— Могилу?

— Яму в земле, в которую я положу её. На каком поле? Каким злакам ей лучше помочь?

Женщина, не останавливаясь, шла вперёд.

— Не знаю, — сказала она. — Клади это куда хочешь. Завтра все поля изменятся.

Это замечание так удивило его, что он споткнулся и чуть не упал под весом Беллы. Как можно поменять поля, причём за один день? И вообще, возможно ли это. И зачем?

— Да, поля поменяются, — повторила она. — Откуда ты, морской зверь?

Он глубоко вздохнул и ответил:

— Из очень далёкой страны.

Этот ответ оказался для неё достаточным, и она, кивнув головой, направилась дальше, легко ступая по упругому мху между стеблями вереска. Он последовал за ней, прислушиваясь к её лёгким шагам и к стрекотанию насекомых под ногами. Перед его глазами пролетела блестящая красная муха — он никогда таких не видел. Терман напомнил себе, что находится в чужой стране, в которой всё может быть иначе, чем дома. Труп Беллы становился тяжелее с каждой минутой. Он посмотрел по сторонам. Некоторые из растений он узнал: здесь росли наперстянки, анютины глазки и подснежники. Но ведь они не должны цвести одновременно! Были и такие, которые он видел впервые: на ветру шевелили листьями высокие кусты с голубыми цветами, которые, казалось, смотрели им вслед; соцветья розовых цветов, похожих на лицо проснувшегося младенца, тихо покачивались, тут же стояло несколько деревьев, шум фиолетовых листьев которых сильно напоминал человеческую речь, хотя язык, на котором они говорили, был совершенно незнакомым.

Они дошли до низкого забора, огораживающего поле, и Терман, повернувшись, облокотился на него спиной.

— Здесь я могу её похоронить? — спросил он тяжело дыша.

— Закопать? — переспросила женщина. Она начала перелезать через забор.

Он быстро справился с новым приступом злости.

— Да, да. Закопать её. Я не могу нести её дальше.

— Ты можешь закопать её, где тебе угодно.

— У тебя дома есть лопата?

— У нас вчера была лопата. Может, она и сегодня там? Пойду, пожалуй, посмотрю.

Он обернулся и оглядел поле. На вид земля была мягкой. Может, он сможет вырыть яму руками, чтобы…

— Хорошо, — сказал он. — Постарайся принести лопату и попроси отца пойти вместе с тобой, чтобы он помог мне копать. Я, конечно, многого прошу, я знаю, но боюсь, что не справлюсь один. К тому же если у тебя дома найдётся какая-нибудь одежда…

Оставив его, она направилась к своему дому.

Глядя ей вслед, он понял, что всю дорогу она нарочно шла медленно, чтобы понапрасну не утомлять его. А он и впрямь смертельно устал. Устал до такой степени, что, казалось, его тело ему не принадлежит. Он перекинул мёртвую Беллу через забор, стараясь не повредить тело об острые камни с противоположной стороны. Несмотря на все предосторожности, на её животе появились два глубоких свежих пореза. Преодолевая усталость, он полез через забор вслед за ней. В глазах у него поплыли цветные круги, и он едва отдышался.

Женщина не заставила себя долго ждать — хотя, может, это ему только показалось. Она возвращалась, держа в руках лопату, а за ней шёл седой пожилой мужчина. Он тоже нёс лопату. Она улыбалась, как ребёнок, который только что удивил чем-то своих родителей.

— Ну вот и мы, — сказала она.

В конце концов, копать пришлось аборигенам. Терман копнул лишь несколько раз и, чувствуя, как его сердце угрожающе заколотилось в груди, передал им лопату. Отдышавшись, он сел и стал наблюдать за их работой. Вскоре, под ритм вонзающихся в землю лопат, аборигены запели какую-то песню. Слов у песни не было, а музыка не отвечала ни одному из известных Терману канонов. Тем не менее, это была песня. Больше того, это была не простая рабочая песня: женщина и её отец превосходно знали, кому, когда и как следует петь, превращая мотив в чрезвычайно сложное многоголосье. Глядя на них и слушая песню, он подумал, что она была создана не сознательно, но они и не сочиняли её на ходу. Скорее всего, эта была какая-то инстинктивная реакция на ситуацию, в которой они находились: они реагировали на ситуацию, совершенно не задумываясь о том, что она может когда-нибудь повториться снова. Как котёнок, прыгающий за клубком, исполняет некий сложный инстинктивный танец, так и они пели песню, пришедшую к ним из таких далёких эпох, о которых они и не подозревали.