Алая Завеса - [17]

— Как меня можно не ненавидеть? Я же ужасный человек. Я захватила тебя в плен. Ты должен замышлять план моего убийства.

— Боюсь, что это не так.

— Очень жаль. Наверное, ты недостаточно смел для этого.

Он секунду промолчала, о чем-то подумав, после чего снова вернулась к разговору:

— Скажи мне кое-что, Юлиан. Скажи мне — кто ты?

— Я немногое могу вам сказать. Меня зовут Андерс Юлиан Мерлин, я родом из Свайзлаутерна.

На этом познания Юлиана были закончены.

— Твой мир действительно так скуден или ты притворяешься? Всё это я знала и раньше, даже, кажется, помню имя твоего деда. Но досье на тебя я могу найти за пару секунд, и, будь мне интересно, уже нашла бы.

— Тогда что вы хотите услышать?

— Хочу знать, какой ты. Что ты любишь, что ненавидишь, о чём мечтаешь, чем увлекаешься. Я могла бы перечислять вопросы бесконечно, но хочу я слышать тебя, а не себя.

— Я люблю… Ну свой город я люблю. Люблю кино…

— Глупо, — перебила она его. — Ты глупый, замкнутый и у тебя парализован язык. Любишь ли ты, например, вино? — она подняла свой уже наполовину пустой бокал.

Юлиан был готов опрокинуть на эту женщину свой стол. Но внутренний его демон ещё сдерживал его, и жесткий прагматизм побеждал.

— Нет, не люблю, миссис Скуэйн. Я ещё слишком мал для этого.

— А я люблю, — усмехнувшись, она допила содержимое бокала до дна и жестом приказала Юлиану наполнить его заново. — И отлично знаю, что ты не из тех, кого остановили бы рамки возраста и законы морали. Так ведь?

— Так, — сказал Юлиан. — И я бы осушил бы эту бутылку до конца, но…

Он едва не выпалил что-то ужасное, но внутренний демон снова вовремя остановился.

— Но? — спросила Скуэйн. — Что но? Но только не в моём обществе?

— Живот болит.

— Живот… А ведь, быть может, я не просто так забрала тебя к себе. Может, я увидела в тебе человека, который сможет может стать моим достойным другом, разделить мои увлечения. Почему бы нет? Зачем разочаровываешь меня, Юлиан?

— Потому что я не тот. Мне трудно быть достойным другом, трудно разделять с кем то увлечения. И я терпеть не могу преступления. И шотландское вино. И домработник из меня никакой!

Демон открыл глазки, но ещё не поднял лапы, прежде чем Юлиан остановился. Он выпалил что-то ужасное? Скуэйн уже тянется за ножом? Можно прощаться с жизнью?

Или, напротив, попрощаться с работой и тем самым покончить с этим кошмаром?

— Отлично, — улыбнулась Ривальда. — Хоть что-то я про тебя узнала. Сам того не заметив, ты мне многое рассказал. Только я хочу, чтобы ты говорил это не в ответ на обиды, а в качестве теплой беседы.

— Я могу пойти в свою комнату?

— Можешь. Но ты хочешь оставить меня здесь одну?

— Я думал, что вы любите быть одна.

— Не люблю. У меня просто никого нет. Совсем. Одиночество — это не мой выбор. Одиночество — это мой единственный выход.

К сожалению, этого Юлиану было понять не дано. Одиночество для него являлось практически синонимом скуки. А скука, как было замечено немного раньше, была его злейшим врагом.

И бутылка вина никогда не была компаньоном.

— Мне просыпаться рано, — попытался оправдаться Юлиан.

— Мне тоже. Но я ещё и вино пью. Посиди ещё немного и я тебя отпущу. Кто-то же должен мне наливать вино.

Юлиан понял этот намек и наполнил её следующий бокал.

— Простите за невнимательность, — невнятно пробормотал Юлиан.

— Не прощаю. Ты за это будешь когда-то наказан. А, если честно, за эту неделю ты меня убедил в своей профпригодности. Поэтому ты уже готов к выполнению нового задания, которое немного важнее всех твоих предыдущих.

— Важнее, чем наливать вино?

— Не пытайся шутить. У меня есть несколько очень важных и интересных писем, с которых нужно снять копии.

— Снять копии? Это же дело секунды?

— Но только не этих писем. Они заколдованы, их можно только переписать. Рукой и чернилами.

— Вы же знаете, что у меня отвратительный почерк, — начал оправдываться Юлиан.

Ему казалось, что он всегда неправильно держал ручку, отчего рука уставала довольно быстро. По этой причине он очень не любил писать. Даже в школе он по возможности сидел вне поле зрения учителя, чтобы валять дурака вместо записи лекций.

— Дам такое перо, которым можно писать только красиво.

— Перо? Может быть, ручку?

— Такой ручки у меня нет. Учись пером.

Юлиан молча кивнул. Оставалось надеяться, что писем там не так много.

— Будем надеяться, что мы с тобой договорились. Хотя, справедливости ради, выбора я и не давала.

Юлиан промолчал и сделал вид, что привстает со стула.

— Значит, всё же решил меня оставить?

— Я хочу лучше подготовиться к завтрашней работе. Как следует выспаться.

— А вот я ко своей, скорее всего, даже близко выспаться не сумею.

Сон за это время стал едва ли не лучшим другом Юлиана и самым практичным средством от скуки. Ему, как правило, удавалось выспаться к семи утра, потому что от скуки ему приходилось ложиться сразу же после того, как его обязанности прислужника заканчивались. А это случалось не позднее десяти часов вечера.

Однако последующие два-три часа ворочаний в кровати на душе Юлиана скребли кошки. Ему казалось, что он вёл себя в этом откровенном разговоре с Ривальдой не так, как должен был. Он должен был найти способ изменить хоть что-то посредством этого диалога. Но в итоге показал себя только полнейшим идиотом и, скорее всего, только усугубил ситуацию.