Алая заря - [36]
— Ну и прекрасно. Я очень рад.
— Все сходятся в одном! — воскликнул Мадридец. — Мальдонадо — типичный образец испанского республиканца. Хороши гуси эти республиканцы!
— Что вы имеете в виду? — спросил сапожник Шарик.
А то, что они ненавидят аристократов только потому, что сами не аристократы, играют в демократов, хотя сами воротят нос от всего плебейского, разыгрывают из себя героев, хотя ничего геройского не совершили, строят из себя Катонов а поглядишь — у того игорный дом, у другого — таверна. Черт бы их всех побрал! Каждый напускает на себя вид этакого сурового республиканца. А в душе все они абсолютисты, и вся их свобода сводится к тому, что, перестав верить в папу, они верят теперь в Сальмерона или в другого какого краснобая… Нас они ненавидят потому, что мы и сами умеем рассуждать и прекрасно без них обходимся.
— Плохо же ты о них думаешь, — вступился Шарик за республиканцев. — Вы бы посмотрели на них в Конгрессе.
— Я там не бывал, — заметил Мадридец.
— Я тоже, — добавил Пратс.
— А я был, — сказал Либертарий.
— Ну, и что же там? — спросили его.
— Вы видели когда–нибудь обезьянник в парке Ретиро? Очень похоже. Один в звонок позванивает, другой конфетку сосет, третий орет что–то.
— А в сенате?
— Ну, эти старые шимпанзе… очень благообразны.
— Вы порядочная язва!
Разговор продолжался в том же духе. Воспользовавшись паузой, Мануэль покинул собрание, сходил домой, узнал, что Сальвадора не собирается идти с ним на прогулку, и вернулся обратно. В этот момент как раз говорил Либертарий.
— Как у людей вырабатываются идеи? — рассуждал он. — Трудно сказать. Судите сами. Помню, несколько лет тому назад в моей парижской мансарде однажды утром появился юноша, высокий, крепко сложенный, с бритым лицом, похожий на священника.
— Не узнаете меня? — спросил он с сильным андалузским акцентом.
— Нет. Догадываюсь, что вы мой земляк, но я вас не знаю.
— Вы не помните Антонио, сына пономаря?
— Ах, так это ты? Какими судьбами?
— Я только что из Кардиффа. Работал там около года на шахтах.
— Как дела в деревне?
— С деревней у меня все кончено. Жить там стало совсем невозможно.
— Что же ты собираешься делать?
— Уезжаю в Америку. У меня письмо к одному капитану, который делает рейсы на линии Бордо — Гавана.
Я свел его в один кабачок. Эта монружская дыра была в то время пристанищем анархистов и русских революционеров. Женщины проявили повышенный интерес к моему земляку. Видимо, их привлекал его вид — вид этакого простодушного дикаря. Парень действительно был симпатичный и, главное, скромный, что среди андалузцев встречается не так уж часто. Подкрепившись, мы обычно пели хором, мужчины и женщины. Хозяин кабачка, дядюшка Давид, умолял нас петь потише, но мы не обращали на него никакого внимания и горланили анархистские песни на всю улицу.
В нашем репертуаре была одна любопытная песня. Я объяснил юноше ее содержание, и она очень его заинтересовала. Слов я не могу теперь припомнить, помню, там говорилось что–то о динамите…
— Может быть, вот эта? — перебил его Карути и пропел:
Dame dynamite
que l'on danse vite.
Chantons et buvons
et dynamitons.
Dynamite, dynamite,
dynamitons
[Мадам динамит,
давайте станцуем.
Будем петь и пить,
поиграем динамитом.
Динамит, динамит,
поиграем динамитом (франц.)][2]
.
— Эта самая, — подтвердил Либертарий. — Именно это «dynamitons» очень понравилось моему земляку.
— Чего хотят эти люди? — спросил он меня.
— Сокрушить все вдребезги, — ответил я.
— Все и вся?
— Решительно все: монархию, республику, попов королей, епископов. Все долой!
— Вот здорово! — восхитился простодушный дикарь
Скоро он исчез из кабачка с какой–то женщиной, и с этого момента я потерял его из виду. Через несколько месяцев начался пересмотр дела Дрейфуса, и в Париже то и дело вспыхивали беспорядки. Однажды анархисты устроили манифестацию на площади Республики. Во главе ее шел Себастьян Фор со своими друзьями. Это были странные типы: длинноволосые, бледные, угрюмые одетые в долгополые сюртуки в талию. За ними двигалась шумная толпа бородатых людей устрашающего вида; они яростно размахивали палками и кулаками; тут можно было увидеть и простых подмастерьев и франтоватых щеголей… словом, такая мешанина, что сам черт не разберет. Они шли бульваром Мажента к Страсбургскому вокзалу. Впереди несли красное знамя. Манифестанты распевали песни. Время от времени песня прерывалась криками; чаще всего можно было слышать троекратное: «Да здравствует Золя! Да здравствует Золя! Да здравствует Золя!» Иногда в толпе пронзительно выкрикивали: «Да здравствует анархия!», и публика в ужасе шарахалась.
Тем временем из соседней улицы высыпало две–три сотни полицейских; они вклинились в толпу и, пуская в ход дубинки, пытались разогнать манифестантов. Несколько десятков полицейских напало на головную группу, стремясь завладеть знаменем. Знамя рванулось назад и, ныряя в людских волнах, то скрывалось, то вновь появлялось. Не знаю, чем могло все это кончиться.
На какое–то время знамя совершенно исчезло в толпе, но потом вдруг взмыло вверх, манифестанты запели «Марсельезу», в ярости устремились прямо на полицейских и смяли их. Потом эта лавина с шумом и криками снова покатилась вперед, и манифестация возобновилась. Я тоже двинулся вперед и, миновав несколько боковых улочек, опять очутился на бульваре.
В издание вошли сочинения двух испанских классиков XX века — философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955) и писателя Пио Барохи (1872–1956). Перед нами тот редкий случай, когда под одной обложкой оказываются и само исследование, и предмет его анализа (роман «Древо познания»). Их диалог в контексте европейской культуры рубежа XIX–XX веков вводит читателя в широкий круг философских вопросов.«Анатомия рассеянной души» впервые переведена на русский язык. Текст романа заново сверен с оригиналом и переработан.
В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.Вступительная статья Г. Степанова.Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.
В «Круге чтения» Л. Н. Толстой объединил самые мудрые афоризмы, мысли и высказывания выдающихся деятелей культуры всего мира и всех эпох, с глубокой древности до середины XIX столетия.Эта книга – настоящая энциклопедия шедевров мировой литературы, лучший подарок для любого человека на все времена.
Проза Эдгара По (1809–1849) имеет более чем вековую историю публикаций на русском языке. Его поэзия стала своего рода студией стиха для многих поколений русских поэтов. В восприятии миллионов русских читателей он вошел в мировую литературу как художник, который всю жизнь искал прекрасное и тревожно спрашивал у себя и у других: "Где этот край, край золотой Эльдорадо?". В сборник вошли стихотворения и проза Эдгара По ("Рукопись найденная в бутылке", "Свидание", "Морелла", "Черт на колокольне", "Остров феи" и мн.
Вашему вниманию предлагается сборник произведений Ричарда Олдингтона «Прощайте, воспоминания».В книгу известного писателя вошли рассказы из сборников «Дороги к славе» и «Короткие ответы», посвященных психологическим контрастам.
О, как часто женщина реальная проигрывает в мужских глазах женщине виртуальной! Как легко влюбиться в прекрасную героиню, скажем, древнегреческого мифа – Эвридику – и не заметить кого-то рядом! Эвридикой очарован пожилой профессор, который пишет статью про нее, в то время как жена профессора пытается тщетно спасти их брак от холодности и безразличия.Когда история профессора становится главной темой новой пьесы, режиссеру не хватает для успешной постановки самой малости: изюминки. Но что если «изюминка» – это намек режиссеру и всей труппе на то, что виртуального счастья не бывает?
Перед читателем — первое переиздание одного из главных романов французского декаданса, «Астарты» (1901) Жана Лоррена. Это — фантастический роман о неврастенике-аристократе, очарованном драгоценными камнями и посвятившем свою жизнь поискам «голубого и зеленого» взгляда богини Астарты, роман-дневник, наполненный извращенной чувственностью, болезненными и наркотическими видениями.Ж. Лоррен (1855–1906) — поэт, писатель, самозваный денди, развратник, скандалист, эфироман и летописец Парижа «прекрасной эпохи» — был едва ли не самым одиозным французским декадентом.
Настоящим сборником Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда открывается публикация наиболее полного собрания малой прозы писателя. Впервые все опубликованные самим Фицджеральдом рассказы и очерки представлены в строгом хронологическом порядке, начиная с первых школьных и университетских публикаций. Тексты публикуются в новых аутентичных переводах, во всей полноте отражающих блеск и изящество стиля классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Кея Фицджеральда.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Драматические события романа «Крысолов» происходят во Франции и сопряжены со временем гитлеровской оккупации.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Сюжет романа «На берегу» лег в основу прославленного фильма американского режиссера Стенли Крамера «На последнем берегу».Nevil Shute.
Ярослав Гавличек (1896–1943) — крупный чешский прозаик 30—40-х годов, мастер психологического портрета. Роман «Невидимый» (1937) — первое произведение писателя, выходящее на русском языке, — значительное социально-философское полотно, повествующее об истории распада и вырождения семьи фабриканта Хайна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.