Алая нить - [79]

— Рон стал последней каплей, — подытожила она, хлюпая носом. Офицер не заинтересовался личностью Рона. Он вообще не произнес ни единого слова. Он лишь смотрел на нее и слушал с тем особенным, так свойственным полицейским строгим выражением на лице.

Ну и что дальше? Офицер убедился, что миссис Мадрид не пьяна, но Сьерра сделала все, чтобы он принял ее за сумасшедшую.

Позвонит ли он в «скорую» и потребует ли увезти ее отсюда в смирительной рубашке? Где они заберут ее? В Беллвью? А где это? Из рации донеслось потрескивание. Полицейский взял переговорное устройство. Сьерра почувствовала некоторое облегчение, услышав передаваемую информацию. По крайней мере, он теперь знает, что до сего дня ее ни разу не задерживала полиция. Она не вооружена и не опасна, если, конечно, не считать основанием для ее задержания то море слез, которым она затопила патрульную машину.

Сьерра снова принялась рыться в сумочке в поисках платка, бормоча что-то невнятное. Из носа нещадно текло. Слезы лились, не переставая. Лицо опухло. В отчаянии она вытащила блокнот, вырвала листок и высморкалась в него.

Полицейский поморщился, достал из кармана чистый носовой платок и передал ей.

— Спасибо, — пролепетала она. Зажмурила глаза, прочистила нос еще раз и протянула было платок обратно.

Губы офицера скривились.

— Можете оставить его у себя.

Сьерра покраснела.

— Я постираю и верну его вам. — Может, ей придется работать в тюремной прачечной? Или делать номерные знаки? Какое?

Облегчение наступило, конечно, после того, как она выплеснула из себя все, что произошло с ней за последние несколько месяцев, но она очень сомневалась, что это хоть сколько-нибудь благотворно скажется на последствиях, связанных с превышением скорости на автостраде. Она вполне могла бы убить кого-нибудь, не говоря уж о том, чтобы погибнуть самой.

— Теперь можете меня забирать.

Он снова взглянул на нее поверх очков.

— Куда?

— В кутузку.

Его губы дернулись в усмешке.

— Я не собираюсь забирать вас в кутузку, миссис Мадрид. Я лишь подумал, что будет нелишним дать вам время успокоиться, прежде чем снова выпустить на скоростную трассу.

— Но вы ведь выписываете мне штрафной купон?

— Да, мэм. Выписываю. — Он протянул ей блокнот и ручку. Тяжело вздыхая, она подписалась в самом низу квитанции и вернула ее обратно. Он оторвал желтый лист копии и передал ей. — Простите, что добавил неприятностей.

Сьерра снова вздохнула.

— Мой первый штраф, — печально поглядывая на клочок бумаги, подытожила она. И немалый. Она сложила листок пополам и засунула в сумочку.

— Ну, как, теперь вам лучше?

Она вздохнула и улыбнулась:

— Да, в какой-то степени. Я поеду со скоростью 55 миль в час. Обещаю.

— Хорошо.

Еще некоторое время он пытливо всматривался в ее лицо и затем вышел из машины. Он сам открыл заднюю дверцу и галантно предложил ей руку.

Повесив сумку на плечо, Сьерра внимательно посмотрела на полицейского. Молодой. Возможно, не старше тридцати или тридцати пяти. И очень добрые глаза.

— Знаете, что я делала, когда вы подъехали и остановились рядом? Молилась. Вот оно — божественное вмешательство.

Она еще не успела включить зажигание, как полицейский снова подошел к окну ее «БМВ». Он протянул ей небольшой, сложенный вдвое листок белой бумаги.

— Мы с женой будем ждать вас у центрального входа без четверти десять. Возьмите с собой детей. И, пожалуйста, выезжайте на трассу осторожно, миссис Мадрид. Я включу сигнальные огни и освобожу для вас дорогу.

— Спасибо, — смутившись, проговорила Сьерра. Она провожала его взглядом, пока он шел к своей машине и садился в нее.

Развернув листок, она прочла название и адрес церкви.

—*—

Впереди явственно угадываются очертания огромной скалы.

Мы проезжали такую же днем раньше. Та напоминала здание суда с тюремными камерами. А скала, что маячит сейчас впереди, похожа на гигантскую воронку, опрокинутую широкой частью вниз на просторы прерий.

Целый день мы глотали пыль. Была наша очередь замыкать обоз. Завтра будем его возглавлять.

Вода и трава здесь в изобилии. Москитов тоже предостаточно.

Сегодня я потолковала с Ореном Маккензи. Он все говорит о своей Эфи и плачет при каждом слове. В какой-то момент мое терпение иссякло, и я сказала, что не он один потерял любимого человека. Что Эфи стало бы стыдно из-за его бесконечного нытья. Что она была хорошей разумной женщиной и обязательно рассердилась бы, узнай, что ее муж даже не потрудился дать имя их сыну! Он сказал, что я не понимаю, как ему тяжко, а я заявила, что ему не понимание нужно, а хороший подзатыльник.

Когда Орен отошел от нашего костра, Джеймс посмотрел на меня и сказал: «Забавно, Мэри Кэтрин, как здорово у тебя получается замечать грехи других и совсем не видеть своих собственных». Я спросила его, что он имеет в виду. И он ответил, что Орен скорбит о жене и плачет всего несколько недель, тогда как я вот уже несколько месяцев скорблю из-за того только, что живу не так, как мне хотелось бы. Он сказал «Ты видишь лишь малую толику его боли». Он сказал, что я закрываю уши, если мне что-то не нравится. Я ответила, что он ошибается. Тогда он сказал: «Ты заткнула свои уши еще прежде, чем слово об Орегоне вылетело из моих уст, и так и не услышала, почему нам следовало тронуться в путь». Он сказал: «Тебе даже ни разу не пришло в голову, что эта поездка для твоего же собственного блага!»