Алая карта - [8]

Я отправился на кладбище. Нога вела себя сносно, погода стояла великолепная. Пока усопшую опускали в могилу, я прогуливался по аллеям, слушая, как стрекочут цикады, и наблюдая за дроздами. Попадись мне на пути скамейка, я бы с радостью задержался. Несколько минут я отдохнул на верхней ступеньке лестницы, ведущей к дверям претенциозной часовни, и мне в голову пришла неожиданная мысль: наверное, будет хорошо лежать в этом парке. Я вообразил, как могла бы выглядеть табличка на памятнике:

Здесь лежит Мишель Эрбуаз

1903–1978

Не молитесь за него

Признаю́, в такой надписи есть оттенок провокационности, так что если Хосе — или его бабушка — случайно забредут на кладбище, пусть не останавливаются у моей могилы. Впрочем, это маловероятно. Моему нотариусу непросто будет разыскать их. Придется связаться с Хосе, чтобы известить его о наследстве. А Арлетт ведь могла и умереть. Я никогда не переставал думать о ней. По закону она все еще моя жена. Кажется, вчера я написал, что Арлетт наверняка вышла за меня из-за денег? Так почему же она не захотела развестись и получить достойное содержание? Если бы не та ужасная записка, которую она оставила на моем письменном столе: «Я ухожу. Наслаждайся свободой. Ты так долго о ней мечтал», я бы решил, что она стала жертвой несчастного случая, и подал заявление о розыске в полицию.

Никогда не забуду тот момент. Я вернулся из Лорьяна, где купил обломки маленького нефтяного танкера, разбившегося на рифах Груа. Она швырнула мне в лицо свободу в тот самый момент, когда я не без труда обошел своего голландского конкурента. Мою свободу! Она была инструментом моей работы. Возможно, подчас я защищал свою свободу чересчур напористо, но это никогда не было направлено против моей жены. Бедная Арлетт! Ты ничего не поняла!

Я продолжил прогулку и попал в дальнюю часть кладбища, на пустырь, где землекопы готовят новые могилы. Скоро я завещаю похоронить меня здесь. Место мне нравится. Агент по торговле недвижимостью обязательно упомянул бы в разговоре с клиентом, что отсюда открывается изумительный вид на бухту. Под ногами хрустит сухая земля, идеальная почва для мумий. Мне не хотелось бы распадаться на атомы в грязи.

На выходе с кладбища я встретил генерала, хромавшего в сторону автобусной остановки.

— Бедная Элиана! — воскликнул он, вцепившись в мою руку.

— Элиана?

— Да. Мадам Камински. Я хорошо ее знал. Боже, как быстротечна наша жизнь… Какое счастье, что она не страдала.

— Я мало с ней общался.

— Жаль. Это была значительная личность, с твердым, почти мужским характером. Вообразите — после смерти мужа она взяла в свои руки управление проволочным заводом на севере страны. Сыну едва удалось уговорить ее уйти на покой и поселиться здесь.

— Недуг не мешал ей?

— О чем вы говорите?

— Она ведь была практически слепа. Всегда ходила с белой тросточкой.

Генерал закашлялся и едва не задохнулся.

— Элиана видела не хуже нас с вами. Трость и очки с затемненными стеклами помогали ей держать на расстоянии окружающих и переходить дорогу где вздумается, наплевав на машины. Уверяю вас, она была та еще штучка.

Не спрашивая моего согласия, генерал направился к бистро на углу.

— Сейчас мы с вами выпьем по рюмочке, — не терпящим возражений тоном заявил он. — В пансионе мне запрещают употреблять алкоголь, вот я и хожу на все похороны, чтобы потом иметь возможность «взбодриться». Но пусть это останется между нами.

Я посмотрел на часы.

— Бросьте, старина, никто нас не ждет. Мы с вами каждый день раскланиваемся в «Гибискусе», но случая поговорить не имели. Так что, раз уж мы встретились…

— Вы правы, друг мой. Все дело в моей застенчивости.

— Как давно вы присоединились к нашему маленькому сообществу?

— Скоро будет пять месяцев.

— Вам следовало сразу влиться в «коллектив».

Генерал был сама доброжелательность и явно твердо вознамерился взять мою судьбу в свои умелые руки. Он заказал два пастиса[10] и сообщил, что собирается создать кружок любителей мелких ремонтных работ.

— Забить гвоздь, построгать рубанком — любое дело хорошо, чтобы развеять скуку.

— И что вы намерены мастерить?

— Пока не решил.

— А как будут использоваться ваши поделки?

— Думаю, никак.

В ворота кладбища медленно въезжал траурный кортеж.

— В «Гибискусе» часто умирают? — спросил я.

Мой вопрос прогнал владевшую нами неловкость.

— Не слишком, раз в три-четыре месяца, что неудивительно — многим обитателям нашего дома перевалило за восемьдесят пять.

Я счел нужным разрядить обстановку.

— Не слишком удачно для вас, генерал, если хоронят редко; значит, и порадовать себя глотком спиртного удается нечасто!

— Ошибаетесь, друг мой, — с печалью в голосе произнес он. — Вокруг полно домов, подобных «Гибискусу», и у нас там много друзей. Старики в конце концов всегда знакомятся друг с другом. Кстати, вы слышали о советнике Рувре?

— Нет. Что за птица?

— Судья. Мы познакомились во время войны, в Сопротивлении. Если это тот самый Рувр, ему не меньше семидесяти пяти — семидесяти шести лет. Вчера прошел слух, что он займет место Элианы Камински.

— Клеманс что-то говорила о супружеской паре…

— Именно так. Квартира Элианы идеально подходит для пожилых супругов. Кроме большой спальни там есть гостиная-кабинет, где можно поставить кровать, и еще одно помещение, которое называют смешным словом «кухонька»… Цена, правда, умопомрачительная. «Гибискус» — хорошее место, даже отличное, но слишком дорогое, не находите? Впрочем, это последняя роскошь, которую мы можем себе позволить в этой жизни!