Аламазон и его пехота - [17]

— Ну, ты… — начал было Кандыр-коротыш, берясь за саблю, но вынуть ее почему-то не посмел и, тяжело дыша от злости, замолчал.

— Это же сумасшедший, хих-тьфу! — льстиво заговорил Тыртык, сплюнув в сторону. — Не обращайте на него внимания!

— Так оно и есть — сумасшедший! — согнувшись еще ниже, подтвердил Шылпык.

Кандыр-коротыш успокоение посмотрел вокруг и, достав из-за пазухи маленькую тыкву для наса, высыпал на ладонь щепотку и предложил Тыртыку угоститься.

Тыртык, осторожно взяв наса и положив его под язык, восхищенно уставился в тыквушку, окаймленную перламутровыми пластинками и резьбой.

— Работа усто Халила, да? — с трудом выдавал он.

— Да, он недавно сделал несколько таких, но ни одна полностью не повторяет вторую. Вот только эта — точная копия той, которую я недавно уронил в сай. Усто Халил делал ее по моему личному заказу!

Аламазон навострил уши. Где-то раньше он видел такую тыкву — маленькую, красивую, и запомнил перламутровые пласгонки и две маленькие жемчужины на пробке…

Братцы! Смотрите! — завопил вдруг один из стрелков, пришедших вместе с Кандыр-коротышкой. — Он сел…

Он посмел осквернить…

Голос у него осип от негодования. Все оглянулись в сторону холма и застыли. Ишмат, крепко держась за шею осла, сидел на нем, вытянув ноги. Животное, не привыкшее к такому обращению, брыкалось и пыталось лягнуть неожиданного всадника, но Ишмат ударами кулака принуждал его двигаться вперед. Не успел никто произнести и слова, как осел сильно взбрыкнул и Ишмат полетел на землю. Когда он, держась за голову, встал, то увидел, что стражники стоят и остолбенело смотрят на него.

— Держите его! — опомнился Кандыр-коротышка. — Он осквернил священное животное! Смерть ему!

Тогда Шылпык, выступив вперед, обратился к разгневанному коротышке:

— Стойте, хоп-па! Осмелюсь напомнить, что мы должны сдать его живым в руки Фискиддина Фискала.

Это охладило пыл Кандыра. Он только ткнул в Ишмата, перепуганного до смерти, копьем и махнул рукой:

— Ладно, оставьте его. Но только обязательно доложите почтенному Фискиддину и об этом… Пусть покарает его сам Создатель!

— Ну и угораздило тебя! — прошептал Аламазон, когда они снова в сопровождении Тыртыка и Шылпыка отправились в путь. — Говорил же Хумо Хартум, что ишак у них священное животное!

— Да я забыл! — плачущим голосом оправдывался Ишмат. — Увидел ослика и вспомнил нашего длинноухого. На нем, бывало, катаешься, катаешься, и ничего. Ой, быстрее бы нам вернуться! И он опять стал хныкать и вытирать слезы.

Аламазон пристроился к Хумо Хартуму и зашагал с ним рядом.

— Вы обещали рассказать, когда осел стал здесь священным животным.

Старик насмешливо улыбнулся, теребя седую бороду, потом тихо начал свой рассказ. Тыртык и Шылпык, шагавшие впереди пленников, не обращали на них внимания, они стремились быстрее попасть в свои дома.

Как явствовало из рассказа Хумо Хартума, Маджиддин Равшани в своей «Книге скорби» приводил эпизод, когда маленький Мадумар в первые дни своего пребывания в Юлдузстане случайно повстречал старую ослицу. Он был младшим в семье, еще тосковал по соске, и потому, когда ослица легла, осторожно пристроился к ней и начал сосать теплое молоко. Его наказали и забыли об этом. Но впоследствии, когда Мадумар стал визирем, насмешники стали называть его «ослиный сын». Тогда Мадумар объявил осла священным животным и заставил поклоняться ему.

— А как попала сюда старая ослица? — спросил Аламазон, но старый Хумо этого не знал.

Пока они беседовали, вдалеке показались очертания дворца. Зрелище в самом деле было величественным.

Освещенный звездами-планетами, он переливался миллионами огней — это сверкали драгоценные камни самых разных оттенков. Дорога, выложенная глиняными плитками, стала шире. Появились и дома — высокие, с древними стрельчатыми арками, с куполами, украшенными узорами, с красивыми двориками, оплетенными зеленью желтовато-алых кустов. На мраморных плитах, которые заменили глиняные, стали попадаться изображения то персика пожелание здоровья и благоденствия, то надпись с изречением. Сквозь алебастровые решетки домов смотрели на путешественников жители города — в красных чапанах, тюбетейках, кое-где были видны чалмы.

— Есть хочу! — заныл Ишмат. — Давайте остановимся!

— Быстрее, не разговаривать! — подтолкнул его Тыртык. Потом, словно спохватившись, пробормотал:

— Если мы доставим их во дворец в таком виде, как бы нам не попало!

— Да, надо их приготовить! — поддакнул Шылпык.

Они свернули в боковую улицу. Там Тыртык подошел к дувалу и, протянув свою длинную руку, сорвал пучок какой-то травы.

— Ну-ка, натирайтесь! — приказал он.

Ишмат, ни слова не говоря, стал тереть пучком руки и плечи. Кожа его вмиг стала серой и словно присыпанной пылью. Тыртык подал второй пучок Аламазону:

— И ты тоже пошевеливайся!

— Я, пожалуй, останусь здесь, — проговорил Хумо Хартум. — Недалеко отсюда живет мой старинный друг. Я попрошу, чтобы он приютил меня на время. Может, мальчики помогут мне донести узел?

— Ха, у него еще есть друзья! — захихикал Шылпык. — Кому ты сейчас нужен?

— Ты думаешь, все люди похожи на тебя? — насмешливо улыбнулся Хумо Хартум.