Аль-Лат - [4]

— Жанна, — протянула свободную левую ладонь соседка. — Я из Минска. А ты?

Алла пожала протянутую руку:

— Я из Ленинграда.

— Ленинград… — мечтательно потянула девица, — город дождей и мостов. Была я там в еще в школе на экскурсии. Потом ухажер был ленинградец. На практику к нам приезжал. Гуляли с ним целое лето, к бабке моей в деревню ездили, но уехал и в гости не позвал. Да и черт с ним — здесь персонажи поинтереснее попадаются.

Алла улыбнулась — слова «деревню» и «поинтереснее» у Жаны прозвучали как «дяревню» и «поинтяреснее».

— Чего смеешься? — по-своему истолковала Аллину улыбку соседка. — Тут студенты-иностранцы отдыхают. Арабы, латиноамериканцы — на любой вкус. Если кого привести захочешь — только скажи, я на берегу посплю. Ну, и наоборот, когда мне понадобится.

— Как это — на берегу? — удивилась Алла. — На камушках?

— «На камушках», — передразнила Жанна. — Здесь процедура такая есть — «сон у моря». Для этого на пляже веранда построена. С кроватями. Только записаться заранее надо. Ладно, хватит болтать — на пляж пора.

Соседка встала с кровати и, растопырив пальцы ног, чтобы не смазать свежий лак, на пятках пошла к балконной двери. По дороге стянула через голову футболку и бросила ее на стул.

— Ты куда, без верха-то?! — только и успела охнуть Алла.

Жанна крутанулась на пятках, синхронно колыхнув острыми сосками:

— Да никто наверх-то не смотрит. Кого тут стесняться — ветеранов? Иностранцы все в старом корпусе живут.

— Так еще и дверь открыта…

— Я ее специально не закрываю — жарко без вентилятора. Если бы не бабка из Москвы, я бы и ночью с открытой дверью спала. Натягивай купальник — айда на пляж!

Жанна все также на пятках, потряхивая грудью, зашагала на балкон и принялась снимать с натянутой веревки пляжное полотенце и купальник. Немного помявшись, Алла все-таки прикрыла дверь в коридор.

Пляж оказался довольно просторным — места хватало всем, и перешагивать через плотно уложенные тела в поисках свободного клочка гальки необходимости не было. Последний раз Алла была на море еще школьницей. Мама по настоянию родни повезла ребенка в Евпаторию. Ужасно обидно было, несмотря на каникулы, вставать в семь утра, чтобы успеть занять место на пляже. Здесь же люди лежали на почтительном расстоянии друг от друга, вольготно расставив вокруг себя сумки и тапочки. Группа молодых парней восточного вида, поглядывая на обтянутые купальниками женские тела, перебрасывалась волейбольным мячом, периодически отбивая его в сторону особенно понравившихся форм.

Каменная подпорная стенка отделяла полосу гальки от санаторского парка, поэтому спускаться к морю надо было по металлической лесенке. Зато сверху открывался потрясающий вид на море, аккуратно вписанный в рамку из раскидистых пальм. Алла сразу пожалела, что не взяла с собой «Смену» — маленький фотоаппарат, подаренный бабушкой на окончание школы.

— Хватит любоваться, — Жанна потянула подругу к лестнице, — пошли, а то всех кавалеров разберут.

Внизу произошла небольшая заминка — Алла хотела сразу же занять место поближе к воде, но соседка решительно потянула ее в сторону и заставила расположиться рядом с волейболистами. Пришлось подчиниться. Разложив выцветшее покрывало с бабушкиной кровати на камнях, она стала стаскивать сарафан под хмурым взглядом Жанны.

— Купальник у мамы одолжила?

Алла удивленно оглядела себя, наклонив голову:

— Почему у мамы? Мой купальник. В прошлом году купила. Гэдээровский, чистая шерсть.

— Понятно. А лежать на этом будешь? — Жанна брезгливо поморщилась на бабушкино покрывало.

— Так чистое оно. Перед отъездом стирала.

— И штопала… Пойми ты, дуреха, ведь женщина, как картина — хорошей рамы требует. Природная красота — это, конечно, здорово, но ведь ее подчеркнуть надо, чтобы сразу заметили. Ты же сюда не на год приехала, чтобы принц успел в лохмотьях золушку разглядеть, — Жанна продолжала придирчиво оглядывать Аллу. — Ноги давно брила?

— Зачем?

— Все ясно. Сегодня после обеда на рынок поедем — будем оправлять наш бриллиант…

* * *

Портрет Лейлы Халед принес с рынка Джамал. Нашел клейкую ленту и повесил у изголовья своего матраса. Шакибу нравился этот снимок — красивое юное лицо, мужской платок-куфия на волосах, тонкие пальцы сжимают АК-47.

— Девушки за нас воюют, — сказал Джамал, ткнув пальцем в портрет. — Пусть висит, чтобы мне стыдно было. Которую неделю в подвале как крысы прячемся.

Эта девушка была кумиром палестинской молодежи. В Европе ее, наверное, назвали бы «секс-символом», но любовь арабских парней не имела откровенно эротического подтекста. Они не были монахами, однако представить себя в постели с предметом своего обожания было бы для них слишком смело. Все их познания о всепоглощающем чувстве складывались из суфийских притч о Лейли и Меджнуне, где образе девушки изображается Бог, а в образе Меджнуна — душа, жаждущая образа Божьего, духовного совершенства и постижения высшей Истины. Бесстрашная Лейла Халед прославилась дерзкими захватами самолетов с заложниками и стала символом сопротивления ООП. И еще она была потрясающе красива.

— Она замуж вышла. Живет в Аммане и уже не воюет, — заметил Шакиб. — А мы здесь не прячемся, а ждем вызова из резерва.