Аль-Амин и аль-Мамун - [55]

— Ты как будто устал, — заметил Бехзад. — Но работа должна быть закончена этой ночью. Дай-ка сюда мотыгу!

Он вырвал инструмент у Сельмана и, оттеснив его в сторону, принялся копать сам, энергично и быстро.

Почти сразу же Маймуна услышала глухой звук, словно мотыга наткнулась на что-то твердое. Бехзад перестал копать, нагнулся и извлек из ямы какой-то длинный предмет.

— Похоже на берцовую кость. Радуйся, Сельман!

Слуга бросился к нему и, спрыгнув в яму, начал разгребать землю руками в поисках чего-то, только им известного. Вскоре он разогнулся, держа двумя пальцами какой-то мелкий предмет, и подал его хозяину.

— Перстень!

Бехзад бережно взял вещь и поднес к светильнику, чтобы лучше рассмотреть.

— Да это его перстень!

— Откуда тебе известно, господин?

— Разве ты не помнишь, что несчастный, когда его потребовал к себе аль-Мансур, оставил наказ своему верному слуге в Хорасане не верить ни одной грамоте, которая придет от него, пусть даже скрепленная его личной печатью, но действовать сообразно той, на которой будет только половина печати?

— Припоминаю, кажется, так…

— Смотри, вот перстень с печаткой, — здесь его имя, — половина печати отогнута в сторону. Значит, это его перстень и его кости! Ищи черен!

Сельман уже разгребал землю обеими руками. Через несколько минут он вытащил еще один кусок истлевшей ткани, три кости и наконец извлек и передал господину тронутый тленом череп. Бехзад бережно счистил с него налипшие комья грязи. Сейчас он был очень бледен, на губах его играла горькая улыбка.

— Да, это его голова! — тихо промолвил он. — Голова невинно убитого. За нее можно отдать полцарства! А отомстить за нее — значит сотрясти основы халифата!

Охваченный внезапным порывом, он поднес череп к губам и поцеловал его. Почтительно склонившись, Сельман последовал его примеру и принялся обтирать череп краем своей одежды. Бехзад не отрываясь смотрел в пустые глазницы. Выражение печали исчезло с его лица, уступив место гневу, который пылал в его темных глазах.

Сельман решился прервать молчание:

— Можно поздравить тебя, господин, с драгоценной находкой. Вот твоя заветная мечта и сбылась. Но с твоего позволения, хватит нам трудов на сегодня. Пора и отдохнуть, — пошли в дом, поспим. Эта ночь была для тебя нелегкой.

Не дожидаясь ответа, Сельман поднял с земли светильник и, забрав у господина череп, направился к дому. Бехзад все так же молча последовал за ним; за его внешним спокойствием угадывался едва сдерживаемый гнев.

Увидев, что они повернули к дому, Маймуна отпрянула от окна и села на тахту. Еще сильнее чувствовала она теперь, как устала, новые мысли и догадки роились в голове. Она подавила в себе желание тотчас же бежать к Бехзаду, чтоб расспросить его об увиденном, — решила подождать до утра.

Весь остаток ночи девушке грезилось, что она одна среди бурного моря, где огромные волны бросают ее из стороны в сторону. Лишь под утро она погрузилась в глубокий сон без сновидений. Ее разбудила Аббада. Маймуна открыла глаза и увидела бабушку, склонившуюся над ее изголовьем.

— Вставай, внученька, — сказала старуха. — Пора отправляться в путь.

Глава 40. Расставание

Перепуганная, Маймуна вскочила с тахты. Она набросила на себя покрывало, обулась и, досадуя в душе, что позволила сну одолеть ее, поспешила следом за Аббадой. Когда они выходили из галереи, послышалось конское ржание. Маймуна обернулась и увидела Бехзада, сидевшего верхом на коне. Он был уже в плаще и приторочивал ларец к луке седла. При виде женщин он сделал прощальный знак рукою и сказал, указав на Сельмана:

— Сельман вас проводит, — и дал шпоры коню.

Маймуне казалось, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Ей хотелось остановить Бехзада, но он уже пустил коня вскачь, и девушка застыла в скорбном молчании. Через минуту слезы подступили к ее горлу, и она разрыдалась.

— Ну, идем к берегу, — потянула ее за руку Аббада, — лодка уже ждет нас, а лекарь… он приедет прямо во дворец аль-Мамуна.

Маймуна тихо плелась за бабушкой, провожая глазами Бехзада, пока тот не скрылся из виду. Аббада не знала, что у ее внучки на сердце. А может быть, она и догадывалась, но, щадя ее чувства, делала вид, что ничего не замечает, тем самым выгодно отличаясь от других старух, зачастую обожающих рыться в чужих секретах. Ведь для них нет ничего приятнее, чем сплетничать о ближнем, и, если пронюхает какая-нибудь из них, что у соседей есть новости, то уж не остановится ни перед чем, чтобы удовлетворить свое любопытство. Но Аббада родилась в благородной семье. Ей довелось повидать на своем веку много и плохого, и хорошего. Посвятив последние годы воспитанию Маймуны и приняв на себя всю ответственность за это, она не оставляла девушку ни на шаг. Она никогда не боялась сделать что-то такое, что расходилось бы с общепринятым, и если бы заметила у Маймуны интерес к человеку, который ей не по сердцу, то не стала бы скрывать это от нее. Но Бехзад ей нравился, и она предпочитала молчать, ожидая, что покажет время.

Женщины не спеша приближались к реке, и Сельман, уже переодетый в обычное платье, указывал дорогу, пока они не вышли к Тигру; лодка их ждала. Они взошли по мосткам, и Сельман дал команду отчаливать. Парус был поднят, и лодка, повинуясь рулю, повернула в сторону Багдада. Аббада с внучкой примостились на скамье посредине лодки. Сельман устроился рядом с кормчим и стал внимательно оглядываться по сторонам.