Аквитанская львица - [92]

Когда за окном стемнело и свет луны потянулся к ее постели, она отыскала в сундучке, где хранились ее драгоценности, узкий кинжал в дорогих ножнах, усыпанных каменьями. Она вытащила смертоносное оружие из ножен и взяла его в обе руки, направив острие точно на сердце. Ей было страшно. Столько холода уже было вокруг! Так она могла промахнуться. И тогда Алиенора распустила платье, обнажила плечи и грудь и прижала острие кинжала под левой грудью, к ребрам. Но так сильно стучало ее сердце, точно говорило — не смей! Я еще пригожусь тебе! Не смей!

Губы ее задрожали, глаза мигом заволокло слезами.

— Раймунд, Господи, мой Раймунд, — прошептала она так, точно это было заклинание. — Мой Раймунд…

Руки ее больше не слушались. Она выпустила кинжал — и тот звонко ударился об пол. И Алиенора вновь повалилась на смятую постель и вновь стала комкать покрывала и простыни, не в силах больше сделать ничего другого.

3

В ту ночь в Потенце Алиенора заболела — это оказался нервный срыв, отразившийся всецело и на физическом ее состоянии. Прежде выносливая, как сильное животное, она разом ослабла. Королева не могла ни есть, ни пить. Ее поили бульоном и разбавленным вином почти насильно — по ложке. Она потеряла ко всему интерес. Пустота ее взгляда и отрешенность пугали окружающих. Болезнь, по мнению лекарей Рожера Второго, угрожала самой жизни королевы. Тем не менее, несмотря на ее состояние, Людовик решил как можно скорее увезти Алиенору во Францию. Рожер получил то, что хотел, и теперь более не препятствовал венценосной чете в их отъезде.

Но едва они покинули Потенцу, как с ними столкнулись послы папы римского. Евгений Третий приглашал короля и королеву Франции в свою резиденцию в Тускуле. В эти дни в Риме бунтарь Арнольд Брешианский проповедовал борьбу с папизмом, и появляться понтифику в Вечном городе было небезопасно. Евгений Третий передавал, что хочет поговорить с обоими супругами и отказа не примет. Но истинной причины столь великого желания папы римского встретиться с ними Людовик не знал. Еще до того, как приехать в Потенцу, Алиенора послала гонцов к папе с просьбой выслушать ее. В письме она говорила, что это дело жизни и смерти и просила не посвящать ее мужа в содержание послания. Евгений Третий, уже наслышанный о разладе между Людовиком и Алиенорой, конечно же согласился на эту встречу и перед всем миром, чтобы не компрометировать королеву, сам выступил ее инициатором.

Остановки королевский кортеж делал частые — в любом замке по дороге или в монастыре. Итальянские бароны с великой честью принимали короля и королеву Франции — могущественных европейских владык, столько натерпевшихся на Святой земле. В знаменитом бенедиктинском монастыре Монте-Кассино король и королева пробыли больше двух недель — Алиеноре временно стало хуже. Монахи неустанно молились за молодую государыню, испрашивая у Бога мира и покоя ее душе и прежнего здоровья плоти.

Может быть, именно их молитвами королеве и стало лучше, когда ее кортеж подъезжал к Тускуле. По крайней мере, Алиенора уже сама ела, коротко отвечала на вопросы, но, главное, прежняя прыть и гордыня, а порой и вылезавшая наружу спесь сошли на нет.

Перед Евгением Третьим королева Франции Алиенора предстала совсем другим человеком — скромным и тихим. Если бы папе прежде сказали, какой он увидит эту женщину однажды, то понтифик бы не поверил тому известию. Да и Людовик изменился — возмужал, окреп, и тень мирских страстей и страданий, кажется, навсегда впечаталась в его молодое лицо.

— Подойдите ко мне, дети мои, — сидя на троне, в золотой тиаре и золотых одеждах, сказал понтифик.

Король и королева преклонили колени перед ним, поцеловали его холодную, изрезанную венами руку. «Подумать только, само смирение, — думал понтифик. — Вот как жизнь перетирает людей! А ведь были бунтарями, едва ли не богоборцами». Но и огня между ними тоже не существовало — это было видно и тому, на ком лежал обет безбрачия. Понтифик вздохнул: брат с сестренкой, да и только. Кузен и кузина.

Несомненно, письмо Алиеноры взволновало папу — к чему ведет королева, понять было несложно. Будучи человеком сердечным и мудрым, Евгений Третий заранее дал себе слово: если он сможет сохранить их брак, то все сделает для этого. Если же мирить супругов — дело безнадежное, то лучше выбрать другое решение этого вопроса.

— Скажите мне, чем отличаются короли от других смертных? — спросил понтифик.

Его взгляд был устремлен в первую очередь на короля. Людовик нахмурился:

— Благородством крови, ваше святейшество.

— Разумеется, благородством крови, но разве это все? Ваш министр Сугерий — человек простого происхождения, но, я уверен, сердцем он благороднее многих ваших баронов! Разве не так?

Людовик энергично кивнул:

— Это великой души человек, ваше святейшество.

— Вот именно. Так чем же? А я вам скажу, дети мои. За что отвечает простой крестьянин? За то, чтобы вовремя подоить корову и отправить ее на пастбище, посеять или собрать урожай. А за что отвечает деревенский староста? Он должен проследить, чтобы крестьяне на землях сеньора работали хорошо, платили десятину церкви, отдавали должное хозяину и сами жили не впроголодь. За что отвечает хозяин маленького замка и владетель нескольких деревень? За то, чтобы его сосед-разбойник не напал на его земли и его людей, не избил их, не обокрал, не увел скот и не вытоптал посевы. За что же отвечает крупный сеньор-феодал, у которого в подчинении много рыцарей, владетелей замков? За то, чтобы они жили в мире друг с другом, взимали подати и верно исполняли свою ленную присягу. А если нужно, чтобы они составили его войско, которое должно быть обуто, одето и накормлено, — Евгений Третий задержал взгляд на Людовике и его жене, покорно слушавшей понтифика. — Но за что отвечают короли, скажите мне, дети мои? Они отвечают за то, чтобы каждый его человек, будь то крупный сеньор, рыцарь или крестьянин, исполнял свои обязанности по мере своих сил и ответственности перед Господом. Чтобы этот круг никогда не размыкался и был вечным. Так вот я сам и отвечаю на свой же вопрос: короли отличаются от других людей великой мерой этой самой ответственности. Они должны быть в высшей степени мудры и благочестивы! Но если в душе королей смута и раздор, если они забывают о том, что они есть перед Богом, все пойдет наперекосяк, круг разомкнется, и начнется хаос, — под взглядами венценосной пары, опираясь на посох, понтифик встал. — А теперь я бы хотел исповедать вас. Первым будет Людовик…