Аквинат - [66]
В популярном рассказе Оливера Сакса о случае зрительной агнозии пациенту, обладающему понятием перчатки и способному идентифицировать ее как таковую в тактильном восприятии, показывали перчатку. Сакс держал ее перед лицом пациента и спрашивал: «Что это?» Вытянутая поверхность с пятью выростами, тотчас отвечал пациент. Когда Сакс вновь спросил: «Да, но что это?», пациент напрягся, воспользовавшись ненадежным методом заключения от акциденций вещи к ее чтойности (как сказал бы Аквинат), и предположил: «Кошелек для мелочи?»>47 Пациент мог видеть предъявленный ему единичный материальный предмет, поэтому он легко мог описать то, что представало его глазам как «вытянутая: поверхность с пятью выростами». Но при всем том он не мог опознать предъявленную ему вещь как перчатку именно потому, что посредством доступных зрительных данных не мог ухватить quod quid est того, что видел.
С другой стороны, врач пациента, доктор Сакс, обладая совершенно нормальной зрительной системой, опознавал предъявленную ему перчатку как перчатку; но это не означает, что по этой причине он имел чтойностъ перчатки объектом своего знания. Скорее, как выразился бы Фома, Сакс имел знание этой материальной единичной вещи, знание перчатки как перчатки, через соответствующую универсальную умопостигаемую форму, ассоциируя зрительные данные с понятием перчатка^.
Итак, познавать универсально, в том смысле, в каком, по мысли Аквината, универсально познают ангелы: и люди, означает познавать вещи посредством общей природы, ими разделяемой. Познание единичного требует познавать универсально именно таким способом; даже осознанное видение чаши требует опознать ее как то или иное нечто, которым аффицируется наше зрение. Вот почему человек с нормально работающей зрительной системой видит перчатку как перчатку. Для здорового человека видеть нечто означает видеть это нечто как то, что оно есть. Это и означает «познавать универсально» в релевантном для нашей темы смысле.
Аквинат также считает, что более мощный интеллект способен познавать единичные вещи как подчиненные меньшему количеству универсалий более высокого порядка. Например, маленький мальчик познает мамину одноразовую кофейную чашку, прилагая к ней универсалию чашка. Но (при прочих равных условиях) химик, знающий природу пенопласта, и физик, имеющий понятие о базовых составных частях материи, подготовлены к более глубокому и полному познанию того же самого объекта. Они тоже познают через универсалию чашка, но эта универсалия подпадает под другие универсалии, а те – под третьи, и так вплоть до наивысшей универсалии, достижимой в этом случае для познающего человека; быть может, если речь идет о физике, вплоть до материи как таковой. Научное познание единичного локализуется внутри обширной системы вещей.
Эта черта познания, видимо, и есть то, что имеет в виду Аквинат, когда говорит, что высшие ангелы в познании должны подводить вещи под меньшее количество универсалий, чем низшие ангелы.
Он утверждает:
Чем выше ангел, тем меньше число форм, через которые он мог бы схватить универсальность умопостигаемого. И потому его формы должны быть более универсальными, как если бы каждая из них распространялась на большее число вещей. Некоторым образом нам поможет это понять пример. Есть люди, не способные улавливать умопостигаемую истину, если только она не являет себя в ряде частных случаев, через единичное; и происходит это из-за слабости ума. Другие же, более сильные умом, из меньшего способны уразуметь большее>49.
Итак, если иметь в виду второй смысл томистского выражения «познавать универсально», становится ясным, каким образом интеллект, соприкасаясь в познании с индивидуальными сущими, познает их в силу универсального характера познания>50.
Познавать через со-тварные умопостигаемые формы
Такой ответ на первый вопрос об ангельском познании, казалось бы, усложняет ответ на второй и третий вопросы. Как может ангел познавать другие тварные вещи, не принимая от них умопостигаемых форм? Человек познает конкретную чашу через умопостигаемую форму чаши, но люди, как правило, принимают свои умопостигаемые формы познаваемых объектов от самих объектов>51. Как могут умопостигаемые формы, встроенные в природу ангелов при их сотворении, позволить им познавать другие, отличные от самих ангелов индивидуальные вещи, не принимая форм от этих вещей? Фома и сам признает это затруднение и точно формулирует его:
Если бы через форму, сотворенную вместе с ним, ангел мог познавать нечто единичное сейчас, он знал бы его от начала творения, пока оно было будущим. Но этого не может быть, потому что знать будущее свойственно только Богу>52.
Решение здесь зависит, во-первых, от того, признаем ли мы, как раньше, что в познании единичного умопостигаемая форма есть не то, что познается, а всего лишь средство, через которое осуществляется познание. Так, Фома говорит:
Умопостигаемая форма так относится к интеллекту, как чувственная форма – к чувству. Но чувственная форма не есть то, что ощущается, а скорее то, посредством чего чувство ощущает. Следовательно, умопостигаемая форма есть не то, что постигается в акте, но то, посредством чего постигает интеллект
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.