Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - [7]

В это время я переходил в последний класс музыкальной школы. Мой преподаватель Анатолий Кондратьевич имел какие-то жилищные проблемы и попросил маму сдать ему комнату. Я умолял её, чтобы она ни в коем случае этого не делала, чтобы она подумала обо мне, каково мне будет жить под одной крышей со своим педагогом. Алексей же считал, что она просто сошла с ума. Но она согласилась, и наш дом превратился в коммунальную квартиру со всем вытекающим из этого идиотизмом. Алексей психовал и с этого времени буквально возненавидел мать. Анатолий Кондратьевич, которого я по своему любил и уважал, занимался со мной дома, и, помимо этого, я два раза в неделю ходил к нему же на занятия в школу. Он взял более сложную программу и говорил, что мне непременно надо поступать в училище. Для него, как для человека, который двадцать лет просидел в оркестровой яме, это было само собой разумеющимся. Его легко понять, поскольку у него была тяжелая судьба: в восемнадцать лет он пошел на фронт и всю войну прошел танкистом, а после её окончания поступил в консерваторию.

У меня не было выбора, и я вынужден был заниматься виолончелью, хоть это и было чересчур. Но сейчас я с благодарностью вспоминаю этот период, когда я действительно начал играть. Может быть, последуй я совету Анатолия Кондратьевича, из меня и вышел бы толк. К сожалению, у меня не сложились отношения с педагогиней по классу фортепьяно, и все годы учебы в музыкальной школе я с трудом разучивал самую элементарную программу. Я так и не научился толком играть, о чём сейчас очень жалею.

Странно, что в музыкальной школе у меня почти не было друзей. Наверное дело было в том, что занятия там индивидуальные, и поэтому там все так и держатся особняком. На репетициях оркестра все заняты делом, и это не очень располагает к общению. Впрочем, какое-то время я контактировал с альтистом Игорем Гоголевым и скрипачом Вовой Левитом. Только на уроках сольфеджио можно было пообщаться, и я подружился со скрипачом Колей Марковым.

Я взрослел и летом на даче вел достаточно беспутный образ жизни. Детские шалости и первые опыты постепенно превратились в привычное подростковое пьянство. Денег не было, но, поскольку я по-прежнему жил независимо, время от времени кто-то появлялся и приносил алкоголь. Наверное, в таком возрасте этот опыт неизбежен. Иногда мы собирались на поляне играть в лапту – любимую игру моего детства. Но как-то я приехал туда на велосипеде уже плохо держась на ногах, упал в воронку от бомбы и заснул. Проснулся я ночью изъеденный комарами и еле добрался до дома, где проспал весь следующий день.

В этот же год я предпринял путешествие в Белоруссию, к Ульеву в деревню. Я пришёл к его старшему брату Валерию, чтобы узнать, как до него доехать. Я не стригся все лето и уже почти был похож на всех четверых моих кумиров. Валерий, который был очень строгих правил, спросил меня, решил ли я уже, куда буду поступать, и наказал мне постричься, а то как это я, столичный парень, поеду в деревню показывать дурной пример. Я сдуру внял его совету и поехал в деревню. С тех пор я больше никогда не слушал ничьих советов по поводу своей прически: когда я приехал в деревню и встретил Ульева, у него были длинные волосы. К тому же меня сразу напоили самогоном, и моя столичная стрижка перестала иметь какое-либо значение. Две недели в экзотической белорусской деревне так и прошли под знаком самогона.

Так же и в школе, перед каждым походом на школьный вечер мы с дружками выпивали бутылку портвейна в подъезде и, пока твердо держались на ногах, шли в школу и самозабвенно танцевали шейк, разбившись на группы, мужскую и женскую. Пару раз меня застукивали преподаватели и ставили моё состояние мне на вид. В это время в кино пошел испанский фильм «Пусть» говорят с певцом Рафаэлем. Все ходили на него по несколько раз, но мне больше нравились «Шербурские зонтики» и «Мужчина и женщина». Меня совершенно завораживала музыка к этим фильмам. А особенно мне нравились уличные танцы в «Девушках из Рошфора». И совершенно неожиданно восхитила меня «Моя прекрасная леди», на которую как на экранизацию «Пигмалиона» нас сводили насильно. А в фильме «Серенада большой любви» Марио Ланца, зайдя в ресторан, присоединился к черным музыкантам и спел настоящий рок-н-ролл. Я был в полном восторге, мне очень нравился Марио Ланца ещё по фильму «Великий Карузо». Я ещё не вполне это осознавал, но чувствовал, что между «серьезной» музыкой и рок-н-роллом проходит непреодолимая пропасть. По крайней мере, я никогда не смог бы признаться Анатолию Кондратьевичу в своей любви к «Beatles». И тут я неожиданно увидел, что эта пропасть преодолима, что все едино, что и то, и другое может быть красиво, и дело только во вкусе и в снобизме некоторых музыкантов, представителей обоих жанров (тогда я не понимал слова снобизм, хотя на уроке английской литературы нам много говорили о снобизме Сомса Форсайта).

Я окончил музыкальную школу, когда заканчивал девятый класс общеобразовательной. Я не строил никаких планов, и меня уговорили заниматься ещё один год в музыкальной школе, чтобы, если после окончании школы я решу поступать в музыкальное училище, можно было бы лучше подготовиться. Мне было всё равно, и я согласился, хотя не строил никаких планов и не стал заниматься интенсивнее. Анатолий Кондратьевич съехал, но не далеко, а в квартиру этажом выше. Я с облегчением вздохнул и переехал в снимавшуюся им комнату. Но наши занятия продолжились – я ходил к нему наверх.