Акванавты. Неуловимый прайд - [8]

В конце концов он выполнял распоряжение Дуговского.

Вахтенный журнал подсох настолько, что я рискнул отделить две слипшиеся страницы. Журнал открылся в том месте, где была заложена нейлоновая прокладка. Здесь кончалась последняя запись. Прочесть - увы! - ничего невозможно. Хотя…

Я включил настольную лампу. При ярком свете слабенький отпечаток на подкладке стал более заметен. Одно слово проступает довольно четко. Разбираю его по буквам через зеркало. Получается: «anfragen». В переводе с немецкого - «запросить».

- Скажите, Болл, на каком языке велся этот журнал?

- Насколько я знаю, немецкий - единственный язык, на котором Дюмон и Пашич могли бы общаться с полнейшим взаимопониманием. Но Пашич - он получил образование в Москве - в совершенстве владеет также и русским… Вы как будто что-то нашли?

- Еще не знаю. - Я приладил зеркало и вооружился лупой. - А где получили образование вы, мистер Болл?

- Филадельфия - политехнический. Затем Мельбурн - школа гидрокомбистов.

- Ни разу не был в Австралии. Жаль…

- Туристский континент, мистер Соболев. Кенгуру, бумеранги… Я охотней побывал бы в России.

- Клюква, белые медведи, квас?

- О нет, не надо иронии. Я знаком с вашей страной не только по Достоевскому.

«…запросить… атер… га… - записываю то, что удалось разобрать, - …могу поверить… других…».

Вот и все. Остальной «текст» безнадежен.

- Это написано рукой Пашича, - уверенно говорит Болл, заглядывая в зеркало. - Да, мало…

- Точнее сказать - ничего.

Мы смотрим на листок бумаги, который лежит перед нами. Жалкие, бессмысленные отрывки слов и фраз. «Запросить»…

Я опустил спинку кресла пониже, поставил ноги на радиатор обогревателя и взглянул на часы. Минут через пятнадцать-двадцать нам предстоит «смех Люцифера» - своеобразная реакция нервной системы на восьмую инъекцию препарата ГДФ-19. Между прочим, смешного мало.

Запросить…

- Было бы неплохо чем-нибудь занавесить окно, - нарушил молчание Болл.

- Хорошая мысль. Дельная. Я предлагаю цветную маркизу, снаружи.

- Предпочитаю плотные шторы внутри. Меня смущает любопытство здешних аборигенов.

Я обернулся. Болл прав: за стеклом акварина колыхалась какая-то зеленоватая масса. Я подошел к иллюминатору вплотную. Сквозь стеклянную толщу смотрит черный глазище не менее тридцати сантиметров в диаметре!..

Я много слышал о гигантских кальмарах от знакомых гидрокомбистов и, надо сказать, ничего хорошего. С омерзением разглядываю громадные щупальца, усеянные присосками величиной с кулак. По краям присосок - когтеобразные зубцы. Мощные щупальца упруго и судорожно копошатся, оставляя на стекле мутные натеки слизи. Присоски выглядели на них, как грубый протектор на автомобильных шинах.

Вглядываюсь в громадный зрачок, пытаясь угадать в нем то, чем изобилуют полные драматизма рассказы бывалых глубоководников: тупую жестокость, животную злобу. Но… Из темной глубины живого зеркала на меня глядит что-то ошеломляюще печальное и трогательное… Это правильно, когда говорят, что взгляд спрута напоминает взгляд человека. Взгляд спрута казался мне странно осмысленным.

Щелкнул переброшенный Боллом рубильник. Овал акварина осветился жемчужным сиянием. Кальмар молниеносно выгнул щупальца и отпрянул далеко назад. Теперь, в свете прожекторов, вижу его целиком. Веретенообразное, похожее на ракету тело - сейчас оно было кирпично-красного цвета, - имело в длину что-то около четырех метров, а вместе со щупальцами, пожалуй, и все восемнадцать. Угрожающе вытянув ловчие щупальца (его, должно быть, ослепил внезапный свет), кракен минуту висел над илистым дном, ундулируя ромбовидными плавниками. Затем растаял за пределами освещенного пространства.

Из-за округлого края четвертого бункера появились две жуткие тени и пронеслись мимо - вероятно, кальмары из того же рода гигантов-архитевтисов, что и первый. Однако их размеры произвели на меня удручающее впечатление: если верить собственным глазам, в «территориальных водах» станции свободно разгуливали тридцатиметровые монстры. Где гарантия, что это еще не самые крупные экземпляры?..

- Мне не приходилось иметь дело с этими тварями, - сказал за моей спиной Болл.

- Мне тоже, - признался я. - У Мадагаскара я видел кракена, всплывшего на поверхность, но то был какой-то мелкий полудохлый экземпляр.

- По словам прежних наблюдателей, здесь они водятся в изобилии.

Скверно, подумал я и ощутил пренеприятный зуд в левом плече. Память о черноперых акулах Красного моря… С тех пор я как-то недолюбливаю изобилие.

Болл щелкнул пальцами, рассмеялся. Начинается…

Осмотрев пистолет-пневмошприц, я вылил содержимое двух ампул в стальную обойму, проверил давление в кислородном баллончике и разложил все это хозяйство перед собой на столе. В кончиках пальцев я тоже начинаю ощущать покалывание. То ли еще будет.

Сижу и жду. Рядом в кресле корчится Болл. Восьмую инъекцию нам сделали одновременно, но у него это начинается раньше. Я вижу, каких усилий стоит ему сдерживать «смех».

Собственно, это не смех, а очень неприятное, болезненное состояние, которое сопровождается позывами к беспричинному неудержимому хохоту, начисто лишенному всяких эмоций. Беспричинность пугает и злит, но ничего поделать не можешь - смеешься.