Акула - [18]

Сбитый подсечкой на землю, наркоман закрыл лицо ладонями и подтянул колени к животу, но это его не спасло. Закатив глаза, он изобразил потерю сознание, и Акулов, плюнув, сел рядом, на теплый травянистый холмик. Несколько раз сильно выдохнул, помассировал грудь:

– Ты что ж, мудила, так гоняешь? Я, знаешь, сколько не тренировался? По твоей, кстати, милости…

( Как ни странно, лютой ненависти к человеку, который засадил его за решетку, Андрей не испытывал, давно понял, что наркоман – лишь оружие в чужих руках. Откажись Новицкий писать на onepa заяву – сыскали бы другого, посговорчивей. Ненависти не было, но она нужна была для дела, и, когда Новицкий приоткрыл глаза, Акулов сделал страшное лицо:

– Копай себе могилу, поганец…

Погоня закончилась в небольшой ложбинке, так что ни с дороги, ни с тропинки их никто не видел, — и Новицкий воспринял угрозу реально. Реакция его была неожиданной. Рубаху на груди он не рвал, но ответил с неожиданной твердостью, даже приподнялся на одном локте, грудью навстречу опасности:

– Ну и х… с тобой, ментяра поганый! Думаешь, страшно? Хватит, отбоялся уже! Нечего мне теперь бояться, так что делай, что хочешь. Убьешь? Да и убивай, один хер, это не жизнь.

– Можно подумать, раньше ты жил, – возразил Акулов, немного сбитый с толку.

– А что ты о ней знаешь? Как мог, так и крутился. Бывало, воровал, ширялся, бабу свою метелил – так Господу любая тварь нужна. Да и отсидел я за свои грехи. Не то, что последний раз…

– Экий ты стал правоверный! Бога поминаешь… А что последний раз?

– А то не знаешь!

– Слышь, урод, бычить заканчивай. Если забыл – легко напомню, как я по твоему доносу почти два года за решеткой куковал. Дверь, говоришь, выбил? Деньги требовал? Бабу твою трахнуть хотел?

–Хорошо, хоть не тебя, чмо вонючее! Если б про себя написал – больше бы поверили… Новицкий пыхтел и отводил взгляд.

– Ты почему на суд не явился? Что, совесть замучила? Достоевского, наверное, начитался!

Акулов достал «Беломор» и выругался. Каким-то образом во время беготни пачка разорвалась, часть папирос высыпалась из кармана, другие оказались раздавленными. Выбрав уцелевшую, Андрей закурил и продолжил говорить, сменив тон:

– Слушай, Олег, ведь мы давно друг друга знаем. Я тебя сколько раз сажал, два? Два. В девяносто четвертом, когда ты с машины колеса украл, и в девяносто шестом за наркотики. Я тебе что, «солому» в карман подбрасывал или, может, резину ту домой принес, не зная, на кого «глухарь» повесить? Да или нет?

– Нет.

– Правильно, все у нас по-честному было. Ты за свое отвечал. И я не лютовал, и на судах тебе срока выписывали небольшие. А жену твою, Ленку, я мог приземлить? Сам знаешь, что получилось бы – да, она успела «баян» [6] сбросить, но ведь оформить это можно было по-всякому…

–Так что ж с тобой случилось, Олег? Понимаю, если б я прессовал тебя по-настоящему, любой ценой посадить хотел или стучать на родственников заставлял – так не было же такого! Не хуже, чем к другим, к тебе относился, но именно ты выкобениваться стал да еще и дружков своих, свидетелей липовых, к делу подтянул. Не понимаю, Олег! Я что, в тебе так ошибался? Думал, хоть ты и наркоман, и вор, но что-то человеческое в себе сохранил. Оказывается, ты просто животное? Так, да? Ведь ты сам такую заяву родить не мог, диктовали тебе. Я даже знаю, кто. Но почему? На хрена тебе это было надо? Без меня что, стало лучше? :

Акулов знал, что лучше не стало. Его место занял старший опер Александр Борисов, давно скомпрометировавший себя сомнительными связями как на стороне, так и в самом РУВД – например, с тем же Сиволаповым. Что именно объединяло старшего лейтенанта с Ванькой-вором, догадаться было не так уж сложно, если оценить, как за три с небольшим года службы Борисов упрочил материальное и служебное положения. Видеться с ушлым оперативником до своего ареста Андрею практически не доводилось, только на каких-то официальных мероприятиях, но тюремные стены тонки, вести с воли доходили регулярно, так что он был в курсе основных событий жизни родного управления.

– Так как, легче без меня оказалось? Наверное, нет, потому и продинамил суд, что захотелось прошлое вернуть.

Новицкий молчал. Не психовал, как несколько минут назад, когда хлестался бесстрашием, а словно впал в какой-то ступор, мешающий определить линию поведения. Вертелось у него на языке нечто важное, но поделиться этим он не спешил. То ли представлялось оно Новицкому последним, главным козырем, то ли компрометировало его настолько, что не расскажет и под пытками.

Андрей сорвал травинку, очистил ею крошки табака с передних зубов, посидел, задрав подбородок,подставляя лицо солнцу. Боковым зрением следил за Новицким. Нападать он, конечно, не станет, да и убежать не сумеет, но… Надо было его обыскать; вот они, последствия отсидки – одна из главных мер безопасности напрочь вылетела из головы.

– Как ты меня выследил? – улыбнулся Новицкий щербатым ртом, и Андрей понял, что диалог состоится.

* * *

– Как идет борьба с умышленными убийствами в одном, отдельно взятом районе? – Игорь Фадеев позвонил вскоре после того, как Акулов отправился «на территорию».