Аксиоматик - [109]

Я почти потерял надежду, когда она однажды без предупреждения появилась на пороге моей двери и потащила меня с собой на "концерт" интерактивных компьютеризированных импровизаций. "Аудитория" которая была там собрана, больше походила на макет Берлинского ночного клуба из 2050-х гг. Изображение с парящей камеры, блуждающей по сцене, подавалось в компьютерную программу, первоначально разработанную для оценки фильмов. Люди танцевали и пели, кричали и дрались, занимались всеми видами театрального представления в надежде привлечь камеру и воспроизвести музыку. Сначала я чувствовал себя запуганным и заторможенным, но Шиана не оставила мне никаких шансов и мне пришлось присоединится к ним.

Это было хаотично, безумно, порой даже ужасно. Одна женщина пырнула другую ножом на смерть за столом около нас, что показалось мне как отвратительное (и дорогостоящее) потакание своим слабостям, но когда вспыхнул бунт под конец, и люди начали разбивать умышленно хрупкую мебель, я последовал за Шианой в рукопашную схватку, подбадривая ее.

Музыка — оправдание для всего мероприятия — была чушью, но меня на самом деле это не заботило. Когда мы шли, хромая в ночи, все в синяках и болячках, и хохотали во весь голос, я знал, что, по крайней мере, мы разделили что-то, что заставило нас чувствовать себя ближе к друг другу. Мы отправились к ней домой, и легли спать вместе, слишком больные и уставшие, чтобы сделать нечто больше, чем сон, но когда мы занялись любовью утром, я уже чувствовал себя непринужденно с ней, и мне было сложно поверить, что это был наш первый раз.

Вскоре мы стали неразлучны. Мои предпочтения в развлечениях отличались от ее, но я переносил ее любимые "арт-формы", оставаясь более или менее невредимым. Она переехала ко мне по моему приглашению, мимоходом изменив мой устоявшийся ритм и старательно организованный домашний быт.

Мне приходилось собирать по кусочкам ее прошлое из случайных фраз; она считала слишком скучным просто сидеть и последовательно рассказывать. Ее жизнь была столь же непримечательной, как моя: выросла в пригороде, семья из среднего класса, получила профессию, нашла работу. Практически как и все она переключилась в восемнадцать.

У нее не было определенных политических убеждений. В работе она была хороша, но в десять раз больше энергии направляла в свою социальную жизнь. Она была интеллектуальна, но ненавидела все очевидно интеллектуальное. Она была нетерпелива, агрессивна, грубо нежна. И я даже на секунду не мог представить, что творилось в ее голове. Сначала я практически никогда не понимал, о чем она думала. В том смысле, что я не знал, как она ответит, если спросить что-то неожиданно; как описать ее мысли до того момента, как они были прерваны вопросом. Позже я даже не представлял ее побуждений, ее восприятия самой себя, ее представления о том, кем она являлась, что делала и почему.

Даже в грубой комичной форме, которую романисты используют для описания характера, я не смог бы описать Шиану.

И если бы она дала мне комментарии о её психическом состоянии и еженедельную оценку причин ее действий на последнем психодинамическом жаргоне, все бы это абсолютно ничего не значило, кроме кучи бесполезных слов. Если бы я мог представить себя в ее условиях, смоделировать собственную личность с ее убеждениями и навязчивыми идеями, сопереживать до тех пор, пока я не смог бы предвидеть каждое ее слово, каждое ее решение, то все равно бы не осознал больше того момента, когда она закрывала глаза, забывала свое прошлое, ничего не желала, просто была.

Конечно, большую часть времени, ничего больше не имело значения. Вместе мы были достаточно счастливы, являлись мы чужими или нет — независимо от этого моё "счастье" и "счастье" Шианы означало в любом реальном смысле то же самое. По прошествии многих лет, она стала менее самодостаточной, более открытой. У нее не было никаких великих темных секретов для обсуждения, не было и бесчисленных травмирующих детских испытаний, но она все-таки впустила меня в ее мелкие страхи и мирские неврозы. Я сделал то же самое, и даже, неумело, объяснил свою своеобразную навязчивую идею. Она была не совсем обижена. Просто озадачена.

— Что бы это на самом деле означало? Понимать, на что это похоже, когда ты — это кто-то ещё? Ты должен был бы иметь другие воспоминания, другую личность, другое тело — всё. И тогда ты просто стал бы им, а не собою, и ты бы не узнал ничего. Это не имеет смысла.

Я пожал плечами.

— Не обязательно. Конечно, совершенное познание было бы невозможно, но ты всегда можешь стать ближе. Не думала ли ты, что, чем больше вещей, которые мы делаем вместе, чем больше опыта мы разделяем, тем ближе мы становимся?

Она нахмурилась.

— Да, но это не то, что ты говорил пять секунд назад. Два года или две тысячи лет из «общего опыта», увиденных через разные глаза ничего не означают. Тем не менее, независимо от того, столько времени два человека провели вместе, как ты можешь узнать, что даже в кратчайший момент общего опыта, они прошли его по одному и тому же пути?

— Я знаю, но…

— Если ты признаешь то, чего ты хочешь, невозможным, может тогда ты перестанешь волноваться об этом.